Ведь убили-то их вовсе не люди!

Мы поднимались все выше, лестницы сменялись лестницами, и наконец мы достигли узкой круглой башни на вершине центрального каменного столба – тонкого и, как мне показалось, естественного, а не высеченного шестигранника, если что-то здесь могло быть естественным.

Геймлпар смотрел на нас снизу.

Ветер трепал оранжево-коричневые кудри Винневры, пока мы обходили башню. Отсюда было видно все поселение.

– Тебе не нужно беспокоиться за меня, – произнесла она. – Оно исчезает.

– Что исчезает?

– Мое чувство направления. Что-то снова изменилось. Я просто хотела сказать, что мне здесь вправду не нравится.

– Это не предупреждение от твоих гейсов?

– Нет. Я их почти не чувствую, даже не вижу Леди. – Она покачала головой. – Сейчас от меня никому нет пользы.

– Чепуха, – возразил я. – Мы знаем, куда идти, благодаря тебе.

– Вы знаете, куда не надо идти, – поправила она.

– И это тоже полезно, не думаешь?

Она указала на крупнейшую постройку в форме остроугольной пентаграммы, поддерживаемую пятью столбами, равноудаленными на расстояние метров двадцать. Тупые торцы столбов выступали из крыши. Впечатляющее сооружение служило домом для собраний или жилищем какого-нибудь влиятельного лица.

– Нам туда? – спросила Винневра.

– Возможно. – Я мысленно проложил путь и указал на нужные мосты.

– Наверное, ты сумеешь разобраться, что здесь случилось, – сказала она севшим голосом.

– Что ты чувствуешь?

– Ничего хорошего, – ответила девочка. – Ты слышишь это? За плеском волн и ветром?

Я приставил ладони к ушам и сосредоточился на доме-пентаграмме. Несколько секунд было тихо, а затем внутри дома хлопнуло нечто тяжелое. Мосты закачались, мы схватились за ограждение и замерли, как затравленные звери, но больше громких звуков не последовало.

Я глянул вниз и увидел Геймлпара, застывшего так же, как мы, и глядевшего в направлении дома.

Затем я услышал – или решил, что услышал, – другие, более мягкие звуки, исходящие из-за дощатых стен. Они напоминали плеск волн, но лишь едва и были более продолжительными.

Винневра отпрянула от перил.

– Там кто-то есть, – сказала она. – Кто-то странный и очень несчастный.

Я пробыл рядом с девушкой – уже не девочкой в моих глазах – достаточно долго, чтобы теперь волосы на затылке и руках встали дыбом. Мы спустились с башни.

– Пойдем посмотрим? – предложил я старику.

– Мы и так зашли далеко, – ответил Геймлпар. – Вряд ли увидим что-нибудь страшнее того, с чем уже встретились.

Отчего-то его слова показались мне кощунственными. Странная эта эмоция была вызвана как моей собственной боязнью, так и невысказанным отношением лорда-адмирала, не питавшего столь сентиментальных чувств к Создательнице.

Мы преодолели несколько мостов, двигаясь по ломаной спирали к центральному дому. Наконец добрались до галереи, огибающей дом, и пошли по ней к широким и высоким дверям. Косяк был украшен массивными немудреными изображениями: ухмыляющимися лицами, фруктами, животными и зверьми вроде волков или собак.

С притолоки на нас смотрела очень правдоподобно выглядевшая обезьяна, похожая на больших черных зверей, которые, по слухам, встречались на северных нагорьях недалеко от Маронтика.

Я изучил на диво мирное выражение ее морды. Сделано с натуры?

Геймлпар коснулся моей ноги клюкой, и я толкнул дверную створку. Та отошла с унылым скрипом.

Наружу хлынул неописуемый запах. Не гнилостный смрад смерти, а острая вонь кромешного страха и отчаяния. В глубине помещения раздались хлюпающие звуки, как будто приглушенные толстыми шторами.

Винневра с Геймлпаром отшатнулись от запаха, а может, и от звуков. Геймлпар поднял палку, аккуратно отстранил ею Винневру от двери и решительно посмотрел на меня. Войдем только мы двое, его внучка останется снаружи.

– Геймлпар… – начала она.

В ее голосе я отчетливо услышал страх: кто же удержит ее от зова, если тот вернется? С кем она пересечет широкое озеро? На этом сломанном колесе больше нет людей, которых она знает и любит, которым доверяет.

Старик остался непреклонен.

– Ты подождешь здесь, – отчеканил он и легонько толкнул меня в плечо. – Иди первым.

Это не было ни шуткой, ни проявлением трусости. Внутри нам может повстречаться нечто не по-настоящему живое. Поверженные древние боги, грозные и безликие, хищные призраки наших исконных врагов, лишенные человеческих эмоций, жаждущие охотиться и нести погибель в темноте…

Я не знал, откуда такие мысли, но был вполне уверен, что Геймлпар думает о том же. Мы оба не догадывались, что скрывается в темноте.

Я надеялся, что лорд-адмирал поможет советом или воспоминанием. Но он, похоже, бесследно исчез. Не дух, а улитка, прячущаяся в раковину, когда ее накрывает тень птицы…

Улитка, осознающая, что смерть близка.

Мы вошли в дом.

В подобных ситуациях долгий день кажется еще длиннее. Перестаешь жалеть о прошлых задержках, о том, что гребля – дело небыстрое, или о том, что подбор подходящих кусков коры отнял много времени.

Свет, проникавший сквозь щели в крыше и стенах, озарял группу открытых круглых и квадратных ячеек. Они виднелись в двух-трех метрах ниже площадки винтовой лестницы, где мы стояли. Свет быстро тускнел. Даже здесь, на много километров вглубь, тянулась длинная тень от краевой стены. Вскоре наступит ночь, какая бывает лишь на Ореоле.

– Стемнеет через несколько минут, – прошептал я Геймлпару.

– Быстро входим, быстро выходим, – предложил он.

Мы спустились по ступеням. Возможно, некогда эти ячейки служили для сна и приема пищи или просто были рабочими местами ремесленников. Однако они находились слишком близко друг к другу, чтобы быть рыночными прилавками.

В центре зала было еще темнее, и там стояла клетка пяти-шести метров в высоту, а в ширину вдвое больше. Не верилось, что ее создали люди, – даже в густом сумраке видно, что голубоватые вертикальные брусья решеток сработаны очень искусно и расположены через одинаковые промежутки. Держась ближе друг к другу, мы двинулись к клетке по узкому извилистому проходу.

Я мельком заглянул в несколько ячеек и заметил стулья, столики, полки с инструментами и запасенные груды коры, дерева и кожи. Ремесленников не было видно, и, кроме насмешливых физиономий на дверном проеме, отсутствовали любые намеки на то, что за люди тут жили.

Через несколько страшных минут мы подошли к клетке. В меркнущем свете слабо вырисовывались очертания того, что лежало внутри и казалось большой темной глыбой. Теперь это было похоже на дюжину людей, наваленных друг на друга. Неужели куча трупов? Значит ли это, что, когда жителей забрали, некоторых оставили, позабыв о них?