Нет, я никогда не хотела уехать, хотя, кажется, об этом мечтали все нормальные люди. Потому что, несмотря на худые подушки и чистые, уютные домики пионерского лагеря в восточно-германском городе Росток, несмотря на бешеное внимание немецких мальчиков, вдруг лавиной свалившееся на меня в 14 лет, я понимала, что что-то с нами, советскими детьми, не так. Какие-то мы не такие. Зажатые, что ли. Неуверенные в себе на их фоне. Не так одетые. Смущаемся постоянно. Потому что стыдно, что пялишься, открыв рот, на джинсы и куртки, в которые одеты немецкие подростки, в магазине с тоской вспоминаешь наши пустые полки, а хуже всего осознание того, что ведь это недостойно. Недостойно нормального человека хотеть все то, что надето на Андреа, моей немецкой лагерной подружке, включая ее рюкзак, блокнот, ручку и даже носки. Зависть – страшно унизительное чувство. Ощущая себя вторым сортом, я страдала. Мечта не может иметь очертания джинсов и сандалий, мечта – это другое. Унизительно мечтать все это получить.

Вернувшись, я начала мечтать о другом. Я даже сама не понимала, о чем именно.

О другой жизни, в которой нет места ссорам родителей, где нет школы, уроков, подъема в семь утра, давки в автобусе и вечного синдрома невыученных уроков.

Удивительно, но джинсы небесно-голубого цвета мне достались сами собой от подружки и соседки Ларисы, которая из них выросла, фактически так и не носив. Ларискина мама работала в ОВИРе, и работа эта являлась неким порталом, соединяющим два мира. Оттуда невероятным образом появлялась жвачка, шмотки и даже ананас! Видимо, джинсы, несмотря на унизительность, все же были мечтой, потому что я вдруг развеселилась и научилась играть на гитаре, чем снискала огромное уважение мальчиков.

Это было ощущение невероятной свободы! Такой, что и не снилась немецким детям. Мероприятий в лагере было много, пела я все время, научилась играть «Лестницу в небо» и «Шизгару». Когда закончилась смена, у меня были покрытые красным лаком, обгрызенные ногти, выгоревшие светлые волосы и вши. За славу пришлось заплатить очередным унижением. На санстанции, где меня с головы до ног облили какой-то страшно вонючей жидкостью, мама виновато объясняла медсестре: «У них же в лагере все общее, и расчески, и носки».

Зато с мечтой я окончательно определилась. Хочу быть артисткой. Но говорить об этом никому нельзя, потому что одно дело пионерский лагерь, а совсем другое – артисты в телевизоре. Они совершенно на меня не похожи и поют то, что мне не очень нравится. Ленин, партия, комсомол. Правда, Антонов ничего. Песни красивые. А про «Лестницу в небо» или «Шизгару» я вообще молчу, это – космос. Ну и где мое место, спрашивается? Понятно, что места мне нигде нет, одна дорога в музыкальный вуз. А учитель музыки, говорит мама, профессия для женщины просто прекрасная. Наверное, это правда. Тогда остается тайно предаваться мечтам, впадая в блаженно-сладкое состояние, похожее на влюбленность. Можно, когда никого нет дома, танцевать и петь перед зеркалом, выпуская наружу чувства, которые комком стоят в горле и которых так много, так много, что их нельзя вместить в сердце.

Страдала ли я от того, что моя мечта никогда не сбудется? Нет, не страдала, потому что этого просто не могло быть никогда, по определению. До этой мечты у меня были еще две. Прочитав книгу Джеймса Вилларда Шульца «Моя жизнь среди индейцев», а чуть раньше всего Фенимора Купера, я безумно захотела тоже жить среди индейцев. Да, вы уже знаете про ее неудачную реализацию в Беловежской пуще. Их простой, бесхитростной и интересной для меня жизнью. Прерии, леса, мустанги, бизоны и олени, бесшумная поступь в мягких мокасинах, бесстрастное гордое лицо. Лицо я, кстати, долго тренировала перед зеркалом, гордость еще куда ни шло, но бесстрастность не получалась вовсе. Было смешно. Вместо платья хотелось надеть замшевые штаны с бахромой, замшевую рубашку, ремень и мокасины, расшитые бисером. В голову – соколиные перья. С гордым лицом выйти во всем этом великолепии погулять на улицу Калиновского. То-то все обалдеют! Надо попросить Сережкиного папу, переводчика, он скоро должен ехать в Америку, может, привезет? Я уже могу отлично метать ножик в сосну. Совсем недавно, на ютубе, мне попался фильм о жизни индейцев Амазонки. Маленькое племя, живущее первобытнообщинным строем. На их лицах было достоинство, интеллект, чистота и бесхитростность. И что поразительно – счастье. Я вспомнила свою вторую мечту и улыбнулась. Желание поехать туда, оказывается, не пропало. Но самая же первая мечта, которую я вынашивала целый третий класс, была, по мнению моей мамы, совсем идиотской.

Скорее всего, толчок был дан фильмом «Сын полка» про мальчика, Ваню Солнцева. Он в войну остался сиротой и всеми правдами и неправдами оказался в полку – воевал наравне со взрослыми. Мстил за убитых родителей. Когда война закончилась, его определили в суворовское училище. Я стала мечтать о такой жизни, полной опасностей, героизма, любви к людям и ненависти к врагам. Я буду защищать нашу страну, буду совершать подвиги! Мой папа – офицер!

– Мама! Отдай меня в суворовское училище!

Мама покрутила пальцем у виска.

– Девочек не принимают, уймись.

– Ну почему всегда так? – я разозлилась не на шутку. – Да я ничего не боюсь, могу надавать по шее любому мальчишке!

Затаив обиду, в отместку стянула папин летный кожаный шлем со встроенными наушниками и проводами, свисающими с затылка.

А с другом Сережкой мы обсуждали, что если меня коротко постричь, так вообще никто не догадается, что я – девочка. А в баню можно не ходить, сказавшись больным. Потом я совершу столько подвигов, что если, не дай бог, все же поймут, что я не мальчик, уже полюбят и не выгонят!

К счастью, на следующий год я прочитала про индейцев, а так как соколиных перьев было не достать, ходила в школу без головного убора вообще. Вот такими были мои самые заветные мечты. Потом я все же подросла, и моими книжками стали «Джейн Эйр», «Консуэло» и «Алые паруса». Теперь я мечтала стоять на обрыве возле маленького белого домика с красной черепичной крышей и, закрываясь рукой от яркого солнца, смотреть, не появились ли на горизонте алые паруса. Мама наконец вздохнула спокойно. Потом я выросла.

А дальше случилось невероятное. Мечта номер три сбылась. Я стала артисткой. Как это произошло, я не понимаю вовсе. Просто желание было таким сильным, что побуждало к действию. Чувства, о которых хотелось петь, рвались наружу. Я начала писать песни. Поле вокруг меня сгустилось, и из него начали материализоваться правильные слова, фразы, люди, события и обстоятельства. Мне кажется, только ленивый сейчас не читал книги или не слышал идеи, в которых подробно описывается, как нужно визуализировать свои мечты, как представлять в мельчайших подробностях то, что с тобой должно произойти, как молиться и просить, просить и просто верить. Может быть, и так.