Я Питер Паркер!

А Паука можно убить.

Они поджидали его во тьме, в туннеле, где можно было ранить Паука или даже убить. Гоблин и носорог, осьминог и стервятник. Нед Лидс. Джо Фейс. Охотник.

Они хотели убить Паука, ведь Паук был смертен, пусть никогда и не жил по-настоящему. Теперь, лёжа в крови с оторванными лапами и разорванными внутренностями, он это понимал. Он знал, что Паук – это ловушка. Ложь. Саркофаг, от которого нужно избавиться.

Медленно, кривясь от боли, прорываясь сквозь кровь и шерсть, бередя старые раны, человек поднялся вновь.

Я – Питер Паркер.

Он упал, наполовину освободившись из клетки Паука, полный решимости избавиться от мёртвого, распухшего тела, как от старой кожи. Враги собрались вокруг, приняв его боль за слабость, а обнажённую плоть – за трусость. На деле же человек чувствовал себя сильнее, чем когда бы то ни было. Он двинулся вперёд, к поджидающим когтям и зубам.

Я освобожусь. Вам меня не остановить, не удержать меня здесь. Вы уничтожили маску, но вам никогда не уничтожить человека.

Враги со смехом разбежались, подначивая и дразня человека. Теперь они отступили в конец туннеля, во тьму, откуда настойчиво слышались раскаты грома и отдалённый перестук африканских барабанов.

(ПОРА выходить)

Не обращая внимания на жестокие издёвки невидимых противников, Питер полз, отталкиваясь руками и коленями, на его грязных щеках подсыхали слёзы. Знакомое чувство просыпалось в его груди. За много лет враги Питера так и не смогли его узнать. Они считали его чем-то необыкновенным, ловким трюкачом, скрывающимся в тенях и плетущим паутину, насмешливым мучителем. Паук. Маска. Но Паук на самом деле не существовал.

Мэри-Джейн?

Он был обычным человеком, простым хорошим парнем по имени Питер Паркер, которому довелось почувствовать прикосновение судьбы.

Мэри-Джейн, я иду.

Это было его слабостью, но и его силой.

Мэри-Джейн, я люблю тебя.

(«Выходи!» – кричал Охотник, целясь из винтовки в грудь Питера Паркера.)

Питер всё яростнее двигался вперёд, его раны сочились кровью, кожа покрылась потом.

(«Выходи!» – воскликнул Охотник, спуская курок.)

Питер скрёб землю ногтями, прокапывая себе путь на свободу.

Господи, не дай этому случиться, мне нужно увидеть её и обнять и сказать, что люблю её.

(«Выходи! – ревел Охотник. – И я убью тебя!»)

Лицо Питера покрылось маской из грязи, пота и слёз. Он продолжал копать, пока не содрал в кровь пальцы, но безуспешно. Его по-прежнему окружала тьма.

Мэри-Джейн, помоги мне, не бросай меня.

Грудь болела, дыхание перехватило. Он громко и хрипло закричал, изо всех сил пытаясь прорваться к теплу, к красному цвету, подальше от темноты.

Боже милостивый, я не могу тебя потерять, Мэри-Джейн!

Ритмичный стук барабанов стучал в ушах.

Это выстрелы, не гром и не барабаны, а выстрелы.

Питер в ужасе закричал, и в ту же секунду вырвался на свободу.

В глаза брызнул яркий свет.

Вспышка молнии, вспышка от выстрела.

(«Выходи, Паук, – ликующе расхохотался Охотник, – и я убью тебя снова. Я убил тебя однажды и убью столько раз, сколько понадобится».)

Питер запустил пальцы в почву и толкнул. Земля посыпалась ему в глаза, стирая с лица следы пота и слёз.

Нет никакого Паука.

…Мэри-Джейн?

(ВЫХОДИ!)

Тьма рассеялась, и он оказался посреди холодного кладбища. Знакомые ряды надгробий возвышались среди безмятежной белизны.

ПИТЕР осмотрелся и увидел вокруг массивные надгробия, возвышающиеся высоко над головой и отбрасывающие длинные, кажущиеся бесконечными тени. Кладбище находилось посреди белизны. Питер с трудом поборол желание снова свернуться клубком и навсегда остаться лежать среди безликих гранитных памятников.

Вскоре он понял, что памятники вовсе не были безликими. На них были выгравированы знакомые имена – имена друзей и врагов, которых он свёл в могилу.

Питер панически отшатнулся, но споткнулся о какое-то невидимое препятствие. Лишь в этот момент он заметил, что на нём яркий костюм, позорным клеймом выделяющийся на бело-сером фоне. Питер в ужасе побежал, но нигде не мог скрыться от гложущего чувства вины.

Насмешливые и ехидные голоса вернулись. Питеру хотелось, чтобы негодяи наконец атаковали не маску, а человека под ней, но попытки сорвать с головы капюшон с пустыми линзами глазниц и узором в виде паутины были тщетны.

– Хватит, – взмолился он, – хватит! Оставьте меня в покое!

Кто-то схватил Питера за шиворот и развернул. Питер увидел угрожающий, жуткий силуэт Крэйвена-охотника, облачённого в костюм Человека-паука и смеющегося под аккомпанемент африканских барабанов. Смех Крэйвена становился всё громче, превращаясь в адский хохот; лицо Охотника вытянулось и побледнело, уголки рта поднялись, обнажая хищные зубы. Тёмная грива волос окрасилась оранжевым, уши заострились. Крэйвен повалил Питера на могилу, а сам запрыгнул на неизвестно откуда взявшийся чёрный планер, украшенный головой летучей мыши. Но это был уже не Крэйвен. На его месте, смеясь во весь рот, стоял…

– Хобгоблин!

Питер резко вскочил и вытянул руку, чтобы выстрелить в планер паутиной, но устройства на руке не оказалось, и ухмыляющаяся гротескная фигура вскоре скрылась из виду. Небо, как и земля под ногами Питера, казалось бесконечным пространством белизны. Питер двинулся вперёд, пытаясь проследить, куда исчез планер Хобгоблина, но…

На его пути выросло надгробие. Надпись на граните гласила: «Здесь покоится Нед Лидс».

– Не может быть, – зарыдал Питер. – Это неправда.

(«Питер, это же кладбище, – донёсся откуда– то голос Неда. – Всё логично. Ты ведь давно ходишь рука об руку со смертью. Ты с ней знаком куда дольше, чем со мной. Вы не просто друзья… вы – команда. Человек-паук и Смерть. Жуткое, удивительное, вечное партнёрство».)

Питер взмахнул руками.

– Неправда! Я ненавижу смерть! Ненавижу!

(«Пит, вы со Смертью навсегда повязаны. Ты приносишь ей жертвы, а взамен получаешь… что же ты получаешь? Пойдём и разузнаем?»)

Земля под ногами пошла ходуном. Ряды надгробий расступились, демонстрируя выбитые на их отшлифованной поверхности имена.

(«Питер, посмотри вокруг и скажи, что ты видишь».)

Питер хотел было закрыть лицо руками, но невидимые паучьи лапки не позволили ему этого сделать. Его принуждали смотреть, принуждали отдавать последнюю дань усопшим.