– Не такими? – повторила Ларк. – Хэтти, в твоих устах это звучит как «испорченными».

– Если Кейт останется с нами, то должна об этом знать. Вполне очевидно, что мы не принадлежим к сливкам общества, но при этом неприлично богаты, занимаем высокое положение и настолько восхитительны, что это самое общество не может не замечать нас.

– Все может измениться, – заметил лорд Дру. – Я имею в виду высшее общество. Я принял решение устроить Ларк выход в свет, которого она заслуживает. У меня дважды не получилось добиться с сестрами хоть какого-то успеха, а сезон Харриет и вовсе закончился полным фиаско.

– Если судить по меркам общества.

– По-другому и не получится. Исключительно по меркам общества. И в конце твоего сезона оно не только оценило нас, но еще осудило, вынесло приговор, пригвоздило к позорному столбу и закрыло перед нами двери лет на десять. – Сложив газету, лорд Дру отбросил ее в сторону и помассировал переносицу. – Каллиста теперь никогда не сможет появиться в Лондоне.

– Не очень-то ей и хочется, – сказала Ларк и повернулась к Кейт. – Она влюбилась в мистера Паркера – старшего конюха. Теперь они вместе живут в Роксфелле, а мы съехали оттуда на это лето, пусть сами занимаются поместьем. Каллиста всегда любила лошадей. Вместе с Паркером они могут посвятить себя разведению потомства.

Тетушка Мармозет захихикала, и Кейт изо всех сил постаралась не присоединиться к ней.

– Что такое? – Ларк смущенно огляделась. – Что смешного я сказала?

– Ничего, – заверила ее Хэтти. – Не думай ни о чем, цыпленочек. Ты прелестна и чиста во всем.

Обернувшись к Кейт, Ларк неуверенно улыбнулась.

– Теперь вы знаете, что Грамерси попадают из одного скандала в другой. Вы уже презираете нас? Хотите прекратить с нами отношения?

– Ни в коем случае. – Кейт огляделась. – Я так счастлива, что не могу выразить словами. Мне нравится, что в вас нет чопорности и благопристойности, иначе я не знала, как бы подступиться к вам. Я чувствую себя на седьмом небе от счастья рядом с вами, когда вы разговариваете, подтруниваете над собой, шуршите газетами. Вы даже не представляете, какое для меня наслаждение находиться в окружении семьи. Любой семьи.

– Но мы не любая семья, – заметила Ларк, – а, вполне возможно, ваша.

– Ну, раз вам теперь все известно, – добавила Хэтти, – я не стала бы обвинять вас, если бы вы не захотели знаться с нами.

Кейт посмотрела в их серьезные, полные надежды лица и заявила:

– За всю жизнь мне не хотелось ничего большего, чем все вот это.

И тут же почувствовала налет фальши в своих словах. Сегодня она уже кое-чего захотела больше всего на свете – прикосновения мужчины, чтобы испытать на себе его жаркую, исходящую из естества силу. Ей хотелось этого больше, чем жизненного комфорта, больше, чем семьи. Он был нужен ей как воздух. Все ее тело томилось и страдало.

Кейт закрыла глаза и отогнала от себя запретные чувства.

– Мне только хочется, чтобы мы каким-то образом нашли подтверждение нашему родству.

– Я уже кое-что предпринял в этом направлении, – сообщил лорд Дру. – Отправил распоряжение моему человеку в Маргит – может, ему удастся что-нибудь разузнать. Мы также задействуем другие источники.

– Я не очень надеюсь на это, но может… вы кое-что вспомните сами? – неуверенно произнесла Ларк. – Вдруг при виде портрета и в окружении семьи всплывут какие-нибудь эпизоды, фрагменты…

– Наверное, такое возможно… со временем. Хотя я мало что помню. – Кейт пожала плечами. – Пыталась, и не раз, вспомнить, и это было похоже на блуждание в лабиринте, из которого никак не получалось найти выход. И я знала… просто была уверена: как только выйду, вспомню все. Пока же я только слышала звуки пианино и увидела… что-то синее.

– Может, вот этот кулон? – Ларк сняла портрет с каминной полки. – Вот, у нее на шее, видите?

Кейт присмотрелась повнимательнее, хотя заметила кулон еще вчера, но в вечернем полусумраке он показался ей черным. Сейчас было видно, что он глубокого, темно-синего цвета, слишком темного для сапфира. Может, лазурит?

– Вполне возможно, именно это мне и запомнилось, в особенности если мама носила его постоянно.

– Должно быть, так и было, – предположила Ларк. – Она его не снимала.

– О, была еще песенка, о цветах. – Кейт напела незатейливый мотив. – Почему-то она отложилась у меня в памяти на всю жизнь, но за все время, пока преподавала музыку, я не встретила никого, кто бы знал ее. Мне всегда казалось, что ее пела мне мать. Вам она не знакома?

Грамерси покачали головами.

– Но это ни о чем не говорит, – заметила Ларк. – У нас не было возможности увидеть вашу маму.

У Кейт опустились плечи.

– Было бы замечательно, если бы тут имелась какая-нибудь связь, доказательство, но мне кажется, надежда на это весьма зыбкая.

– Надежда не может быть зыбкой. – Тетушка Мармозет похлопала ее по руке. – И, дорогая, нам нужно решить, как тебя называть. Если ты принадлежишь к нашей семье, то Тейлор совсем не то имя, которое тебе следует носить.

– Эту фамилию я получила в Маргите, – призналась Кейт. – Так что называйте меня по имени, так будет лучше.

Несмотря на то что по документам она была Кэтрин, все звали ее Кейт, и ей это нравилось. «Кэтрин» звучало очень уж помпезно; «Кети» наводило на мысль о легкомысленной молоденькой девчушке, а вот «Кейт» было именно то, что нужно: чуткая, умная молодая женщина, у которой множество друзей.

Она Кейт, а когда-то для кого-то была Кэти: «Будь храброй, моя Кэти!»

А сегодня, когда Торн прижал ее к земле, пытаясь прикрыть своим телом – пусть даже угроза представляла собой летевший по ошибочной траектории арбуз, а не смертельную бомбу, – он тоже назвал ее «Кэти». Как странно!

– Вы покажете нам местные красоты? – вторглась в ее мысли Ларк. – До смерти хочется побродить по старому замку на обрыве.

Кейт покусала губу.

– Может, отложим это до завтра? Там сейчас проходят учебные стрельбы местного ополчения. Но я с удовольствием провожу вас до церкви.

– Запомните эту мысль. – Лорд Дру отодвинул штору на окне. – Похоже, прибыли наши вещи.

Кейт проследила за его взглядом и несказанно удивилась, увидев караван из… трех карет, который остановился перед «Рубином королевы». Все они были доверху нагружены чемоданами и сундуками, содержимого которых наверняка хватило бы на небольшую колонию.

– Ну слава богу! – воскликнула тетушка Мармозет. – А то у меня осталось всего три леденца.

Торн никогда не изменял своим привычкам.

В этот вечер, после того как все разошлись, он вернулся в свое одинокое жилище, расположенное в одной из четырех башен цитадели замка Райклиф, вытряхнул пыль из офицерского кителя и до блеска начистил сапоги. Закончив подготовку к следующему дню, он сел за маленький, грубо сколоченный стол и принялся перебирать и оценивать события минувшего дня.