Все эти заявления произвели должное впечатление на представителей СМИ. И это еще крепче затянуло петлю на лилипутской шее Сискина.

Следующие полчаса мы провели, отвечая на вопросы. Впрочем, стало очевидно, что мы практически не оставили поводов для скептицизма. Когда корреспонденты ушли, Сискин принялся отплясывать, словно эльф, и в заключение танца подскочил ко мне и обнял меня.

— Ты устроил отменное представление, сынок, превосходное представление! — воскликнул он. — Я бы так ни за что не сумел!

На следующий день в СМИ мощнейшим потоком потекли отзывы о заявлениях, сделанных Сискином. Это было сравнимо с открытием шлюзовых ворот, выплеснувших воды морского прилива. Во всех вышедших заметках, видеорепортажах, светской хронике и редакторских статьях не содержалось ни одного неблагоприятного отзыва. Я еще никогда не видел, чтобы какая-нибудь тема так захватывала внимание людей в национальном масштабе, как «великая гуманитарная миссия» Сискина.

Еще до полудня в городском совете и палате представителей штата были вынесены рекомендательные резолюции. На государственном уровне аналогичный вопрос предложили на рассмотрение в конгрессе.

С внезапностью снежной лавины все новые и новые организации начали объявлять себя союзниками Сискина в «благородном деле». Вечером во время двух массовых митингов образовались две группы энтузиастов, придумавшие себе громкие названия: «Симулектронные самаритяне инкорпорейтед» и «К единому человечеству». Думаю, было бы трудно найти кого-нибудь, кто не испытывал приступов идеализма. Да, у подобного надувательства был тот еще эффект.

Чувствуя возрастающую поддержку «РЕИН» со стороны населения, Ассоциация сборщиков информации благоразумно уменьшила число своих пикетчиков до десяти человек. Но все равно для защиты пикетчиков от множества разгневанных сторонников Сискина выделили усиленный отряд полиции.

Что касается меня, то я пребывал на пике ликования, выбравшись из вязкого болота сомнений. Благодаря советам Коллингсворта не только улетучились мои личные проблемы, по и мой грядущий триумф над Сискином и партией казался теперь неизбежным.

Будучи надежно вооружен хорошо разрекламированным в СМИ свидетельством моего возвращения к нормальности, в середине дня я позвонил Джинкс и предложил вместе поужинать. Хотя девушку, казалось, не особенно впечатлила та гуманитарная стезя, на которую Сискин направил компанию «Реэкшенс», но приглашение она приняла сразу. Однако у меня осталось чувство неуверенности. Мне показалось, что на встречу со мной Джинкс согласилась неохотно.

Решительно настроившись на достойное начало перемен, я повез девушку в ресторан под названием «Мир шестидесятых у Джона» — весьма дорогое заведение, где царила атмосфера, «оставшаяся нетронутой в течение жизни двух поколений», как сообщала реклама.

Густой запах пищи (из натуральных продуктов, а не из синтетики), которую готовили на кухне — тут же, в соседнем помещении, покорил воображение Джинкс. И ее настроение постепенно поднималось, пока мы ждали, когда принесут еду, сидя в гармоничном окружении старинных стульев и столов, причем последние были покрыты скатертями из ткани. Нам светили лампы накаливания, а струнный ансамбль неплохо справлялся с репертуаром из рок-н-роллов.

Коронным номером в этой цепочке пережитков старины оказалась официантка, которая подошла, чтобы спросить, что мы собираемся отведать, и позже вернулась с заказом. Это стало последней каплей, заставившей Джинкс в полной мере оценить всю прелесть сего заведения.

— Думаю, это было блестящей идеей — заглянуть сюда! — воскликнула она, принимаясь за салат из самых настоящих зеленых овощей.

— Вот и хорошо. Значит, ничто нам не помешает повторить в скором времени такой ужин!

— Да! Я тоже так думаю.

Мне показалось, будто я уловил в ее интонации некоторую скованность. Неужели Джинкс все еще неуютно в моем обществе?

Я взял ее за руку:

— Ты когда-нибудь слышала про ложную паранойю?

Она в замешательстве приподняла брови.

— И я не слышал, — продолжал я, — пока не поговорил с Коллингсвортом. Он объяснил: то, что я испытывал, было лишь психологическим эффектом работы с симулятором. Я хочу сказать, Джинкс, что я слегка «слетел с нарезки». Это прекратилось дня два назад. Теперь со мной все в порядке.

Хотя ее красивое нежное лицо и выражало внимание, оно в то же время казалось каким-то холодным и отстраненным.

— Я рада, что все хорошо, — просто сказала она.

Почему-то все шло не так, как я предполагал.

Почти весь наш ужин прошел в молчании. Наконец я подумал, что больше не могу мириться с собственной нерешительностью.

Я наклонился вперед:

— Коллингсворт сказал, что все те мои проблемы были только временным явлением. Я думаю, он прав. — Однако эти слова прозвучали невыразительно и тяжело.

Я хотел было взять Джинкс за руку, по девушка осторожно ее убрала. Смутившись, я сказал:

— В тот вечер, когда мы поехали кататься… помнишь? Ты спросила меня, чего я хочу от жизни.

Моя дама кивнула, но довольно равнодушно.

— Она складывается не так хорошо, как я ожидал, — пожаловался я.

Джинкс сидела и смотрела на меня. На ее явно озабоченном лице выражалась нерешительность. Смутившись еще сильнее, я спросил:

— Разве ты не рассказывала, как постоянно думала обо мне?

— Ах, Дуг. Давай не будем об этом! Только не сейчас.

— Почему не сейчас?

Она промолчала.

Раньше мне казалось, что Джинкс старается убежать от чего-то значительного и таинственного. Потом я вообразил, что все, чего она боится, — это моя персона. Ну а теперь я просто не знал, что и думать.

Джинкс сослалась на то, что ей нужно попудрить нос, извинилась и удалилась элегантной плавной походкой, на протяжении всего пути привлекая к себе восхищенные взгляды.

Вдруг мои руки непроизвольно сжались в кулаки и я тяжело привалился грудью к столу. Тянулись долгие минуты; я все сидел, дрожа и пытаясь удержаться на грани зияющей темноты. Стены ресторана колыхались и растворялись, сквозь мою голову текли тысячи огненных рек.

— Дуг! С тобой все в порядке?

Озабоченный голос Джинкс, прикосновение ее руки к моему плечу постепенно вернули меня к нормальному состоянию.

— Ничего страшного, — солгал я. — Просто голова заболела.

Но когда я шел в гардероб за одеждой своей спутницы, я подумал, насколько оправданы заверения Коллингсворта о всего лишь психосоматической природе моих приступов. Наверное, это был какой-то остаточный эффект, который мог продлиться некоторое время даже после того, как остальные симптомы расстройства прошли.

Мое смятение только усугубляло тягостное молчание между нами, когда я вез Джинкс домой. Войдя в ее дом, я обнял девушку за плечи и привлек к себе. Но она лишь отвернулась в сторону. Складывалось впечатление, будто весь вечер она посвятила единственной цели — обескуражить меня.