— То ли в Полоксе, то ли в Солнечных Садах. Все больше проблем и в Орлином Парке.

— А Цвингер стрит?

— Кое-что я о ней слышал.

— Я снял там жилье пару дней назад.

— Ты, наверное, рехнулся! Это же трущоба!

— Вообще-то, там не так уж плохо живется.

— Что ж, не распаковывай все свои чемоданы, потому что город собирается Хламтаун снести, — весело сказал Кендолл на прощание.

Квиллерен наполнил у буфета тарелку и подошел к стойке; вокруг было удивительно пусто.

— А где все? — спросил он Бруно, буфетчика.

— Делают рождественские покупки. Сегодня магазины открыты до девяти.

— Ты когда-нибудь что-нибудь собирал, Бруно? Ты не коллекционер?

Разнообразные интересы буфетчика были хорошо известны.

— Конечно! Я собираю палочки для размешивания коктейлей. У меня их уже около десяти тысяч.

— Я не это имел в виду. Я говорю о древностях. Вот я только что купил часть железных ворот от замка в Шотландии. Возможно, штуковине больше трехсот лет.

Бруно покачал головой.

— Вот это мне в древностях и не нравится. Все такое старое!

Квиллерен закончил есть и с радостью отправился домой, в Хламтаун, к более серьезным проблемам, чем кособокие елки и палочки для размешивания коктейлей. Никто в пресс-клубе даже не заметил, что он хромает.

Подойдя к особняку Коббов, он взглянул на скат мансарды. Груз снега все еще плотно держался, как и на крыше дома Мэри. Лавина обрушилась только у Бена, хотя все три здания были одного стиля.

В комнате Квиллерен увидел котов, восседающих на позолоченных стульях с точнейшим соблюдением протокола: Юм-Юм, как всегда, слева от Коко. Журналист нарезал для нахлебников ветчину, принесенную из пресс-клуба, а потом сел за машинку и принялся трудиться над материалом о Хламтауне. Через некоторое время Коко вспрыгнул на рабочий стол и стал наблюдать за работой замечательного механического изобретения: как взлетает лента, чтобы сделать отпечаток на бумаге, как толчками двигается каретка. А когда Квиллерен приостановился, давая мысли оформиться, Коко потерся подбородком о соответствующий штырек и сменил ширину поля.

Этим вечером журналиста отвлекли еще две вещи. Над головой то и дело раздавались стуки и шорохи, а по коридору плыли искушающие запахи: сначала аниса, потом масла, потом шоколада.

Вдруг он услышал, как из-за двери его зовут по имени, и, открыв, обнаружил там хозяйку с большим медным подносом.

— Я услышала, как вы печатаете, и подумала, что, может, вам пора перекусить, — сказала она. Я пекла к Рождеству.

На подносе были шоколадное печенье и кофейный сервиз.

Квиллерена рассердил незваный визит, но аппетитный вид глазированных квадратиков, украшенных половинками орехов, смирил его с тем, что, не успел он ответить, как миссис Кобб вошла в комнату.

— Целый вечер провела у плиты, — вздохнула она. — Антиквары у нас наверху обсуждают сценарий рождественской благотворительной вечеринки. У Си Си ведь третий этаж оборудован специально для собраний. Знаете, как он называет нашу верхотуру, до которой не враз и доберешься? Салун «Развяжись пупок»! Знаете, антиквары всегда… О боже! Вы хромаете! Что случилось?

— Ушиб колено.

— Будьте осторожны. Колени — это очень опасно, — предостерегла Айрис. — Сядьте в кресло и положите ногу на скамеечку, а я поставлю поднос на столик между нами.

Она плюхнулась в кресло-качалку, не подозревая, что с каминной полки за ней скептически наблюдает Коко.

Целый вечер у плиты? А выглядит миссис Кобб совсем неплохо: волосы тщательно уложены, ярко-розовое платье с нашитыми крупными стекляшками свежим-свежо; на шее, как всегда, болтаются две пары очков; оправа одной из них украшена искусственными бриллиантами…

Пытаясь вознаградить себя за помеху в работе, Квиллерен уплетал ароматные темно-шоколадные квадратики, полные ореховой начинки, мягкие и еще теплые, а Айрис усердно раскачивалась, словно к чему-то готовилась.

— Я хотела с вами кое о чем поговорить, — наконец начала она. — То, что я сказала о гороскопе Энди, — просто шутка. То есть, я и не думала, что в этом что-то есть. Я бы не хотела создавать вокруг трагедии сенсационный шум.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, мне недавно сказали, что вы ведете криминальную хронику, и я подумала, что вы, возможно, здесь, чтобы…

— Ничего я уже давно не веду, — заверил ее Квиллерен. — А кто вам наплел?

— Дракониха. Я зашла к ней, чтобы одолжить немного пчелиного воска, а она сказала мне, что вы были известным репортером по этим делам в Нью-Йорке или где-то еще, и я подумала, что, может, вы здесь тоже расследуете. Я, честное слово, никогда и не думала, что Энди мог упасть от чего-то такого — он просто оступился на этой стремянке; вот я и испугалась, что вы неправильно меня поняли.

— Ясно, — ответил Квиллерен. — Что ж, насчет этого не беспокойтесь. У меня уже целую вечность нет рубрики такого рода.

— Просто груз с плеч свалился, — сказала Айрис, расслабилась и с хозяйским видом оглядела комнату.

— Вам нравится эта оклеенная стена? — спросила она, критически на нее покосившись. — Я бы с ума сошла: лежать в кровати и смотреть на книжные страницы. Они приклеены пастой, так что, если хотите, можете их снять…

— Честно говоря, мне стена нравится, — отвечал Квиллерен, — поглощая печенье. — Смесь «Дон Кихота» с Самуэлем Пепюсом.

— Что ж, каждому свое. Вы куда-нибудь уходите на Рождество? Я бы с удовольствием присмотрела за котами.

— Нет, у меня нет никаких планов.

— И на службе у вас не будет рождественской вечеринки?

— Нет, только в сочельник в пресс-клубе.

— В газете, должно быть, очень интересная работа!

Айрис перестала раскачиваться и посмотрела на журналиста с искренним восхищением.

— Коко! — вскричал Квиллерен. — Перестань мучить Юм-Юм! и добавил, обращаясь к миссис Кобб, — они оба стерилизованы, но Коко иногда ведет себя подозрительно.

Хозяйка хмыкнула и налила ему еще чашку кофе.

— Раз вы остаетесь на Рождество одни, вы должны присоединиться к нам. Си Си украсит большую елку, а из Сент-Луиса приедет мой сын. Он работает кем-то вроде архитектора. Его отец — мой первый муж — был школьным учителем. Я сама изучала язык, хотя вы никогда и не подумали бы, что это так. Я уже ничего не читаю. В нашем деле ни на что не хватает времени. Этот дом у нас уже четыре года, и всегда есть что-то…

Она продолжала щебетать, а Квиллерен, не слушая, глядел на пухленькую болтушку. Он привык к тому, что его, работника прессы, всячески умасливают, усердно подкармливают — последнее было одним из дополнительных преимуществ профессии, — но хотелось, чтобы хозяйка была чуть-чуть менее разговорчива. Он надеялся, что она уйдет до того, как антиквары начнут спускаться из салуна «Развяжись пупок».