По всем трем путепроводам сновали туда-сюда поезда.

Постоянно. Движение никогда, ни при каких обстоятельствах не прекращалось. На это уходила большая часть энергии, вырабатываемой энергокомплексами. Но затраты окупались. А на что же еще энергию тратить-то?.. Остановка движения означала для этого мира СМЕРТЬ.

С точки зрения пришельца из другого мира вся эта система, все это мельтешение смотрелось игрушечной железной дорогой исполинских масштабов, овеществленной грезой рейлроадистов, но для местных жителей оно было ЖИЗНЬЮ. В прямом и переносном смыслах. Достаточно сказать, что аборигены проводили непосредственно в поездах около четверти чистого времени жизни. Остальное время они проводили в непосредственной близости от поездов. Между подножиями столбов сверхземки и основаниями ферм надземки, по обеим сторонам насыпи наземки, тянулись южный и северный тротуары Главной Улицы города, пешеходные зоны длиной чуть меньше экваториальной параллели; через каждые полтора-два километра перпендикулярные боковые улочки разбивали узкие застроенные полосы на кварталы и уводили к полям, садам, паркам и лесопосадкам. Вдоль тротуаров Главной располагались в основном магазины, увеселительные заведения, офисы различных фирм, корпораций и специалистов, учебные заведения и государственные учреждения. (Промышленные объекты, склады, мастерские и лаборатории располагались сразу же за ними, и кое-где между «фасадными» домами Главной специально оставлялись промежутки для доступа погрузчиков и транспортных платформ к Сквозьземке. Жилые строения и участки, а также лечебные заведения и спортивные сооружения располагались дальше, в глубине кварталов, между промышленными и сельскохозяйственными зонами.) В местах постоянных остановок наземки, по краю тротуара со стороны насыпи, на высоту порогов вагонных входов поднимались узенькие перроны; на них вели архаичные лестницы. Конечные остановки наземки, где полотно расширялось, вынуждая тротуары изменять привычную прямизну, образовывали участки, аналогичные площадям. Под сенью расширений эстакад надземки и вокзалов сверхземки образовывались площади побольше, особенно обширные там, где располагались конечные станции; межрайонных рейсов, и где поезда надземки переходили с колеи на колею, чтобы отправиться в обратный путь. Это ведь только поездам сверхземки не надо было менять направление – половина их мчалась по замкнутому кольцу туда, половина сюда. Всегда.

В этом мире древняя максима «виа эст вита» теряла расплывчатость философского эвфемизма и обретала конкретику научной формулы мироустройства. Жизнь обитателей этого мира была неотделима от Дороги. Все происходящее в этом мире так или иначе происходило на Сквозьземке или поблизости от нее. Благодаря Метро. Для Оси. Из-за Железной Магистрали и ради нее. Персональные поездки каждого человека складывались в общую, стержневую поездку человечества. И наоборот – каждый человек автоматически приноравливал распорядок своей жизни к расписанию движения поездов.

Случись многоглазый и зоркий наблюдатель, способный вычленить какую-нибудь из поездок, он смог бы проследить за кем-нибудь из пассажиров; и воочию убедиться на чьем-нибудь примере – в дороге жизни чего только ни бывает!

…при ближайшем рассмотрении выглядело это так.

С открытой платформы космодромного кара, доставившего пассажиров, прибывших из других миров, к площади у вытянутого, как поезд, дли-и-и-ного ангара Центрального Железнодорожного Вокзала, открывался прекрасный вид. Панорама впечатляла. Невысокая, покрытая бетопластом насыпь, над которой наклонные решетчатые столбы вздымали и поддерживали эстакаду, и две шеренги тонких столбиков с утолщениями на верхушках, похожие на гвозди, воткнутые в землю. В обе стороны ЭТО убегало за горизонты. Невысокие дома, сплошными линиями фасадов вытянувшиеся вдоль, терялись «в тени», казались смазанными, невыразительными, фоновыми декорациями. Все, что скрывалось ЗА фасадами, вообще существовало чисто эмпирически.

Отсюда можно было поехать в любом направлении. Хотя направлений было всего два. На восток и на запад. Здесь было начало, и здесь же было окончание пути. Стартовая и финишная точка. Отправная и Конечная станция. Пункт «А» и пункт «Б» одновременно.

Близкое светило Намибия щедро обливало лучевым дождем экваториальные области, и становилось очевидным, что поездка будет жаркой.

– Я-я-а бы предпочла «серую гончую»… – оглядев панораму, вдруг протянула одна из пассажирок, невысокая хрупкая девушка с явственной монголоидной примесью в чертах лица. – Кто-нибудь знает, здесь есть автобусы? – хрипловато спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Вряд ли, – отозвался рыжеволосый толстячок, типичный коммивояжер с виду. – Ихние предки построили дорогу, чтобы кататься по ней. И катаются вовсю! Традиция, мисс. Великое дело привычка. Вот у нас, на Нью-Айрланде, испокон веков варят пиво из натурального хмеля, никаких синтезированных веществ не призна…

– Спасибо. Я предпочитаю квас, – перебила словоохотливого нью-айрландца девушка; натянула на глаза козырек неизменной в веках «бейсболки» и мрачно из-под него зыркнула на поезда надземки, что в эту секунду как раз появились из обоих торцов вокзального ангара и скользнули по эстакаде.

– Куаз?.. Что такое куаз? – удивился коммивояжер.

– Это сорт кока-колы, – пояснила дородная тетка, сидевшая с ним рядом, – этническая разновидность.

Девушка фыркнула и что-то неразборчиво пробормотала.

– Юноша не ошибается, – вступил в разговор другой пассажир, тщедушный старик, однозначно абориген: длинные пряди седых волос свисали по бокам его головы, а макушку прикрывала маленькая круглая шапочка. – Наши предки клали первую рельсу не для того, чтобы рядом с ней болтались автобусы всякие.

Старичок ощутимо картавил и на спейсамерикане говорил правильно, но с сильным акцентом. Чувствовалось, что практиковаться в произношении ему приходится нечасто.

– Ничуть не ставя под сомнение правоту ваших уважаемых предков, – заговорила девушка, – должна все же отметить, что у человека всегда должна быть альтернатива…

– Твоими бы прелестными губками да мед кушать, – пробормотал вдруг спутник автобусолюбивой девушки. – Должна, должна… А разве она есть? У человеков-то?

И все посмотрели на него. Людей иных рас среди прибывших не было, только НАШИ, и люди прекрасно поняли, какие ЧЕЛОВЕКИ подразумевались этим молодым парнем, высоким, нескладным, с длинными руками и ногами, чем-то похожим на куклу-марионетку в мешковатом комбезе без знаков корпоративной принадлежности.

Автобусолюбивая приезжая не смотрела на спутника. Она подняла голову и проводила взглядом темный прочерк, что выметнулся из восточного торца ангара и промелькнул между шеренгами вздутий на верхушках «гвоздей». Ее смуглое личико осветилось солнцем, а по действительно прелестным, чуть пухлым губкам блуждала загадочная улыбка. Примерно такая, как у древнего землянина Гаутамы Будды.

И совершенно не ясно было, что эта улыбка означает: то ли несогласие с наличием отсутствия альтернативы, то ли подтверждение оного наличия…

– И эта белесая сочлененка способна передвигаться? – с отчетливым сомнением в голосе спросила она, когда они остановились перед входным порталом, разомкнутым в боку хвостового вагона номер 91. Скептически посмотрела вдоль тянущейся к востоку, вагон-секция за вагон-секцией, «змеи» состава. – Это… гм, чудо-юдо ужасно напоминает линялую змею при последнем издыхании.