– Как это делается… как надо инвестировать? – У Оливии было туманное представление обо всем, что связано с деньгами, зато Моника раньше работала юристом и куда лучше разбиралась в практических вопросах.

– Ну, можно по-разному, – ответила Моника. – Лично я недавно вложилась в инвестиционный фонд, которым владеет знакомый по клубу моего друга Гэри.

Оливия не считала себя чересчур суеверной, но она всегда верила в послания свыше и обращала внимание на знаки и совпадения. То, что Моника вложилась в фонд брата Лукаса, не могло быть чистой случайностью.

– Вы, наверное, меня не помните, – сказала она, позвонив Джонатану, и сразу пожалела о сказанном. Эти слова производили должное впечатление, когда она была молода, потому что в то время она была красива и к тому же вела себя жестко и расчетливо, находя подобную манеру привлекательной. Тогда само предположение, будто о ней могли забыть, звучало насмешкой: «Да уж, кто запомнит эту обаятельную девушку, молодую талантливую художницу, чьи работы выставляют в галереях?» Но недавно она обнаружила, что в ответ некоторые тактично молчат, и осознала, что порой люди и в самом деле ее не помнят. (Готовый сюжет для рассказа о призраках: женщина стареет, теряет чувство времени и понимает, что стала невидимой.)

– Мы встречались в галерее вместе с Лукасом, – мягко ответил он. – В тот день шел снег.

В тот день шел снег, повторила про себя Оливия, и неожиданно ее глаза наполнились слезами. Она не плакала, узнав о смерти Лукаса. Новость ее немного огорчила; разумеется, она не была бездушным монстром, но ее мысли были заняты чем-то другим, да и они были едва знакомы. Однако спустя десятилетия ее охватила печаль: в ее воображаемой версии Нью-Йорка, столь далекой от реальности, что он мало напоминал настоящий город, она холодной ночью переступала порог сияющей галереи; обиталище мелочной зависти, грязи и отчаяния преображалось в дворец искусства, средоточие блеска, где стены поражали яркостью красок, художники светились творческим гением и молодостью и где ее ждали Лукас – такой юный, но такой талантливый и обреченный – и маленький Джонатан, которому едва исполнилось двенадцать.

– У вас превосходная память, – заметила она.

– Ну, вас трудно забыть. Вы та красивая женщина, которой не понравились картины моего брата.

– Я жалею, что об этом сказала. Нужно быть добрее. – Внезапно, повинуясь импульсу, она выпалила, хотя и собиралась лишь пару минут поговорить с ним по телефону: – Не откажетесь со мной пообедать? У меня появились деньги, и я бы хотела посоветоваться насчет инвестиций.

– С удовольствием, – ответил он.

В последующие годы они встречались несколько раз. Иногда она проходила мимо его офиса, или они ужинали вместе. Эти встречи неизменно доставляли ей огромную радость; он был доброжелательным, внимательным человеком, интересным собеседником и всегда платил за двоих. Он любил говорить о Лукасе и хотел, чтобы она делилась с ним любыми подробностями о его загадочной жизни в Нью-Йорке, которые только могла припомнить.

– Брат был старше меня на десять лет, – сказал он. – Я любил его, но в детстве разница в десять лет – это как две разные галактики. Я никогда не знал его по-настоящему.

– Если честно, – призналась она, – у нас с сестрой разница всего три года, но мне кажется, я до сих пор толком не знаю, что она за человек.

– Такое часто случается с самыми близкими людьми. Но я уверен, что вы знали моего брата лучше, чем я.

– Печально, если так, – сказала Оливия. – Надеюсь, в его жизни были люди, которые знали его по-настоящему.

– Я тоже надеюсь. Но все-таки вы достаточно узнали его, чтобы нарисовать.

– Да, мы позировали друг другу.

– Значит, он вас рисовал? Мне давно было интересно у вас спросить.

– Да. – В смутных воспоминаниях Оливии жарким июльским днем она сидела обнаженной на желтом диване в его комнате. – Я понятия не имею, что стало с моим портретом, а вы не знаете?

Он улыбнулся.

– Правда?

– Правда. Он закончил мой портрет за один день и продал его через пару месяцев на каком-то вернисаже. Это была небольшая картина, может, тридцать на тридцать, вряд ли он выручил за нее много денег. Но я не знаю, кто ее купил.

– Значит, она может быть где угодно, – предположил он. – Она могла оказаться в доме любого, кто придет вам на ум.

– Моей любимой голливудской актрисы, – сказала она, охотно откликнувшись на эту идею.

– Конечно, почему бы и нет?

– Что ж, спасибо, Джонатан, тогда я буду наслаждаться мыслями о том, что мой портрет висит в гостиной Анджелины Джоли.

– Мне нужно вам кое в чем признаться, – неожиданно сказал он.

– И в чем же?

– Я купил ваш портрет Лукаса.

Она перестала есть салат и осторожно положила вилку, опасаясь выронить ее из рук.

– Так это были вы?

– В прошлом месяце. Я нашел покупателя на аукционе, и он согласился мне ее продать. Сначала было тяжело на нее смотреть, он ведь выглядит на ней таким болезненным, с этими синяками на руках. Я присматривался к картине и понял, что она мне нравится. Вы изобразили его как раз таким, каким он мне запомнился. Теперь она висит в моей квартире на Манхэттене.

– Я рада, что она оказалась у вас, – произнесла Оливия. Она не ожидала, что признание Джонатана настолько ее тронет.

Примерно в 2003-м он пришел на ланч без обручального кольца. Он был уже давно женат на Сюзанне, несколько десятилетий, но Оливия никогда ее не видела. Когда же она видела Джонатана в последний раз? Она вдруг поняла, что с их последней встречи прошло больше года.

– У вас нет кольца, – заметила она.

– А. Да. – Он помолчал. – Я решил, что пора его снять. Тон его голоса и взгляд, брошенный на безымянный палец, дали понять Оливии, что Сюзанна умерла.

– Сочувствую, – сказала она.

– Спасибо. – Он улыбнулся слабой, вымученной улыбкой и вернулся к меню. – Прошу прощения, но мне пока тяжело об этом говорить. Вы не пробовали здесь палтус?

За три месяца до ареста Джонатан Алкайтис пригласил ее на прогулку на яхте. Шел сентябрь 2008-го. Они отправились из Нью-Йорка в Чарльстон. Оливия познакомилась со второй женой Джонатана, Винсент, которая оказалась элегантной и дружелюбной молодой женщиной и отличалась талантом готовить коктейли.

– Она восхитительна, – сказала Оливия Джонатану, когда они остались вдвоем на палубе после обеда. Винсент ушла за напитками. В небе догорал закат.

– О да. Я очень счастлив.

– Где вы ее нашли?

– В баре отеля в Британской Колумбии, – ответил он. – Она работала барменшей.

– Должно быть, поэтому у нее так хорошо получаются коктейли.

– Думаю, у нее бы хорошо получилось все, за что бы она ни взялась.