— Они могли бы понять и простить.

Ривлин резко повернулся к ней.

— Вы можете простить присяжных, которые отправили вас в тюрьму за то, что вы защищали жизнь Люси Три Дерева? Свою собственную жизнь? — почти выкрикнул он. — Можете простить всех этих Фоли, Коллинзов и Лэйнов за то, что они творили с вами и с индейцами Талекуа?

— Я могла бы попробовать.

Ривлин медленно покачал головой:

— Пробуйте сколько влезет, но, если вы будете честны сами с собой, вам придется признать, что подобную жестокость нельзя простить. Я не рассказал родителям Сета всего — только как он умер. Они обняли меня, сказали, что понимают, но я знаю, как глубока их боль, знаю, что рана, которую я им нанес, не заживет никогда.

Потому что никогда не заживет твоя рана.

Выражение горькой печали смягчило его черты, а улыбка согрела сердце Мадди. Голосом, который успокоил бы самого капризного ребенка, Ривлин произнес:

— Не будьте такой грустной — это мое бремя, и я научился нести его. Ничего с этим не поделаешь, как бы вам ни хотелось. И… не стоит жертвовать из-за этого сном. — С этими словами он улегся на одеяло, потянув за собой Мадди. Она умостилась на земле прерии, на которой они устроили свою постель, подумав о том, что Ривлин — самый загадочный человек из всех, кого ей доводилось знать.

На первый взгляд он вроде не так уж и сложен — слуга закона с ясным представлением о своем долге и со столь же ясным суждением о том, что правильно, а что нет; достаточно честный и порядочный, чтобы не ждать от него подвоха. А приглядишься к нему поближе и увидишь, что этот человек — настоящее скопище противоречий. Ривлин рос, ни в чем не зная нужды, у него была большая, любящая семья, были деньги, вместе с которыми к каждому приходят определенное общественное положение и влияние в обществе. Несмотря на несколько простонародную манеру разговора, он производил впечатление человека образованного. Поскольку на него возлагались семейные надежды в деловом отношении, образование ему дали куда более серьезное, чем ей.

И ко всем этим благам он повернулся спиной и ушел из родного дома, предпочитая жить одинокой, опасной, по преимуществу кочевой жизнью за пределами цивилизации. По сути, Ривлин стал человеком без будущего и просто существовал день за днем, принимая то, что приносит каждый из этих дней, и с непритворным безразличием относясь к жизни и смерти.

Мадди протянула руку, чтобы получше укрыть его одеялом. Увы, больше она ничем не могла ему помочь.

А Ривлин смотрел на звезды у себя над головой и грустно улыбался. Если бы Мадди Ратледж хоть наполовину так заботилась о себе, как она заботится о других, в ее жизни было бы куда меньше путаницы. Вместо этого она, рискуя быть наказанной, подкармливала приютских ребятишек в промежутках между скудными ежедневными трапезами и поехала в Оклахому, потому что справедливость нуждалась в слуге. Она с полным сознанием своего долга вела борьбу во имя справедливости, но не одержала ни одной победы, даже самой маленькой. А теперь эта женщина пытается успокоить его совесть и избавить его от чувства вины.

Поерзав из стороны в сторону, Мадди удобнее уселась в седле. Послеполуденное солнце безжалостно жгло их своими лучами, немереное количество мух. налетевших неведомо откуда, жужжало вокруг лошадей, шедших легкой рысью.

— В такие минуты о дожде вспоминаешь почти с радостью, верно? — прозвучал рядом с ней голос Ривлина. Она кивнула.

— Фургон впереди.

О Господи, прошу тебя! Только бы не еще одна попытка убить нас!

Мадди вгляделась в расстилающиеся перед ними просторы прерии. В неглубокой лощине действительно остановился среди моря травы одинокий фургон — холщовый тент, заплатанный и кое-как закрепленный, трепетал на легком ветру, два быка с ярмом на шеях лениво пощипывали траву у себя под ногами. У переднего колеса, опершись на него спиной, сидел мужчина.

Пока Мадди разглядывала эту сцену, мужчина лениво встал на ноги. Он был одет в лохмотья, на голове — старая, истрепанная шляпа, на бедре кобура. На вид ему было около сорока.

— Подъедем поближе, — спокойно произнес Ривлин, сощурив глаза. — Держитесь позади меня и чуть слева, понятно?

Мадди кивнула. Любопытно, встречался ли ему когда-нибудь хоть один человек, к которому он отнесся бы без подозрения? Если нет, то такая жизнь очень холодна и одинока. Краешком глаза она увидела, как Ривлин, положив руку на бедро и расстегнув кобуру, взялся за рукоятку револьвера, и чуть придержала свою лошадь.

— День добрый, — поздоровался Ривлин, остановив коня на некотором расстоянии от незнакомца. — У вас какие-то затруднения?

— Нет, — вяло ответил мужчина и ткнул большим пальцем в сторону фургона. — Просто сижу и жду, когда жена родит.

Мадди казалось, что она уже тысячу раз сталкивалась с подобными типами. На Западе их было полным-полно — людей самого низкого разбора. Они попросту не представляли, что помимо них самих существует еще какой-то мир.

Она уже хотела заговорить, но Ривлин опередил ее:

— Вашей жене помогает кто-то еще?

Мужчина пожал плечами и усмехнулся.

— Я думаю, она и сама с этим отлично справится — дело естественное для женщины.

Мадди понимала, что не стоит удивляться словам незнакомца. То, что он казался немного придурковатым, значения не имело. Она с трудом подавила желание рявкнуть на него, как вдруг Ривлин, оглянувшись на нее через плечо, спросил:

— Тебе приходилось помогать при родах?

Мадди ощутила облегчение и страх одновременно.

— Два раза помогала акушерке, — ответила она и спрыгнула с седла. — Не могу сказать, что стала после этого кладезем премудрости, но в обоих случаях роды прошли вполне благополучно. Я постараюсь сделать все, что смогу.

Ривлин спешился со словами:

— Постарайся. Как-никак у тебя вдвое больше опыта, чем у меня и у мистера… — Он повернулся к мужчине.

— Рейнолдса, — отозвался тот. — Меня зовут Эдгар Рейнолдс. В любом случае Салли будет благодарна за компанию — она уже давно не имела возможности поговорить с женщиной.

Поговорить? Этот дуралей считает, что его жена в состоянии вести светскую беседу? Мадди захотелось найти подходящий тяжелый предмет и как следует отдубасить тупицу.

Она повернулась к Ривлину и протянула руки:

— Я не могу этим заниматься в наручниках. Не успел ее конвоир полезть в карман за ключом, как Рейнолдс шагнул к нему.

— Погодите! — выкрикнул он. — Почему эта женщина в оковах?

— Она федеральная заключенная, — ответил Ривлин и не глядя протянул ключ.

Мадди быстро отомкнула наручники, но тут Рейнолдс преградил ей дорогу.

— Салли — хорошая, богобоязненная женщина.

Бросив наручники в траву, Мадди сунула ключ в карман брюк и встала слева от Ривлина.