— В Москву летим, докладывать, — ответил Вальяжнин. — Что мы еще способны делать?

— Но ведь ни черта же не добились. Спрашивается: какого черта летали?! А в Москве надеются, ждут…

— Уверен, что ничего иного они и не ждали.

Дробин непонимающе уставился на первого заместителя председателя Госкомитета по обороне. В общем-то, подобный исход переговоров тоже наверняка предусматривался, однако сообщил о нем Вальяжнин как-то слишком уж неуверенно, во всяком случае, Дробин ему не поверил.

Оба взглянули на Вежинова, как на третейского судью.

— Если по сути, то он, — кивнул тот в сторону виллы генсек-президента, — в принципе «за».

— То есть как это — «за»? — уставился на него Вальяжнин.

— Самим Президентом сказано было: «Принципиально я — “за”». Вопрос разве что в каких-то там формальностях.

— Как же он «за», если отказался подписать указ о введении чрезвычайного положения?! Какое ж это «за»?!

— Вопрос не столько в формальности, сколько в тонкости политики, — процедил Вежинов, отворачиваясь, и тем самым как бы давая понять: «я этого не говорил, вы — не слышали».

Он и в самом деле пока что не собирался раскрывать всех подробностей своих переговоров с Президентом, понимая, что в таком случае его секретная договоренность с первым лицом государства окажется «задешево проданной». Поэтому твердо решил: откровенничать станет только с председателем Комитета госбезопасности. Потому что только Корягин способен сейчас хоть как-то контролировать ситуацию в стране, только он еще пользуется реальной властью и достаточным авторитетом.

К тому же «отпетый идеолог» в самом деле намерен был продать Старому Чекисту эти договоренности в обмен на поддержку своей персоны при выдвижении на пост генсека, а со временем, возможно, и Президента. Да, и Президента страны — тоже. Причем Корягин ему в этом не конкурент, поскольку прийти, после Андропова, к власти еще одному шефу госбезопасности «дерьмократы» уже не позволят. Впрочем, Корягин и сам, очевидно, понимал, что времена «андроповщины» канули в Лету.

— Но ведь без его подписи мы с вами ни черта не стоим, — все больше впадал в полуистерический транс Вальяжнин. — Все наши усилия — коту под хвост. Мировая пресса поднимет вой: «Где Президент? Куда девали “прораба перестройки”? В России — путч! К власти пришла хунта!» Ведь ясно же, что генерал Пиночет измозолил миру глаза на сто лет наперед. А тут еще этот солдафон Банников в камеры телевизионные лезть начнет.

— Все-таки придется вытаскивать на свет божий Ненашева, — недовольно пророчествовал Дробин. Неприязнь руководителя президентского аппарата к вице-президенту была общеизвестной. К тому же она поражала своей незавуалированной патологичностью. — А не хо-те-лось бы мараться о него, господа-товарищи, не хотелось бы.

— Конечно, не хотелось бы. Но покажи мне, кому хочется! — хмыкнул Вежинов. — Однако же начинать такие дела нужно под прикрытием пристойности. — Как там у вас? — спросил он появившегося вблизи генерала Цеханова.

— Все, что можно было изъять, изъяли и вывели из строя.

— Значит, он вообще останется без связи?

— Почему же? — уклончиво ответил генерал. — Нужно будет — свяжемся. Здесь у него несколько дублирующих систем. Но, в общем-то, будем держать под контролем. — Он заметил маячившего чуть в сторонке, у входа в резиденцию генсек-президента, полковника Бурова, и вновь обратился к генералу Ротмистрову: — Свяжись-ка ты с этой его «конторой» и скажи, чтобы Бурова немедленно убрали отсюда. Причем доступно так объясни, почему это важно. Мы в их дела не суемся, так пусть они не суются в наши.

— Они-то убеждены, что еще как суемся.

— Это их проблемы. Нам по службе соваться положено, на то мы и госбезопасность.

— …Но зачем нужно было снимать связь? Чтобы пресса на весь мир раструбила, что мы лишили Президента связи с Кремлем, с армией и всей страной? — болезненно поморщился Вальяжнин. — А, следовательно, взяли Президента под домашний арест.

— И лишили, и взяли! Пусть трубят, — резко ответил генерал госбезопасности, не скрывая, что Вальяжнин уже надоел ему своим канцелярским чистоплюйством. Он-то понимал, что, в случае чего, эти чистоплюйчики потом все начнут валить на кагэбистов. — Хватит, долиберальничались!

Услышав их спор, подошел доселе державшийся несколько в стороне Банников. Главком более других был недоволен исходом этой беседы. До ярости, до белого каления — недоволен. Поручили бы встречу с Президентом только ему, он бы захватил пару бульдогов-десантников и нашел способ заставить Русакова подписать даже то, чего от него и не требовалось бы подписывать.

— Какого хрена еще ждем? — мрачно поинтересовался он у «высокого собрания». — Пора к самолету — и в Москву. Жарища тут, как в аду.

— Сейчас уезжаем; как только подойдет Ротмистров, — объяснил Цеханов.

— Он что, все еще у него? — Банникову даже не хотелось употреблять слово «президент».

— Доктора обрабатывает. Поскольку этот козел подписывать указ отказался, придется как-то объяснить народу, почему «чрезвычайка» введена была без генсек-президента; где он сейчас и что с ним.

— Ну и?.. — напрягся Вальяжнин.

— Что «ну и»? — раздраженно парировал Цеханов. — Понадобится медицинское заключение. Президент, дескать, серьезно болен, и все такое…

— Вот именно: «серьезно болен»! — цинично улыбнулся Дробин. — Причем давно и безнадежно. До полной невменяемости.

— А поскольку Президент болен, то, согласно Конституции, обязанности его принимает на себя вице-президент, хотя на самом деле вся реальная полнота власти переходит к?.. — Цеханов замялся и посмотрел на Вежинова. — Кстати, к кому она в действительности переходит?

— Понятно, к кому, — поспешил угомонить кагэбешника претендент на престол, подразумевая, что генерал имеет в виду именно его персону. И был удивлен, когда тот подло промурлыкал:

— То есть к некоему коллективному органу новой власти. Скажем, к уже формируемому нами Государственному Комитету по чрезвычайному положению — так ведь? Надо только подумать о его председателе.

— Что вас в конце концов смущает? — наезжал тем временем на личного врача генсек-президента генерал Ротмистров. — Вам ведь все сказано: ответственность берем на себя.

— Но я не могу, не имею морального права составлять заведомо ложный документ, с заведомо ложными медицинскими показаниями.

— Можно подумать, что это первый в вашей жизни документ, «с заведомо ложными медицинскими показаниями», который вы составляете? — въедливо нависал генерал госбезопасности над поникшим доктором, беззащитно съежившимся за своим письменным столом. — Хотите убедить меня, что до сих пор не приходилось? Так, может, поднять старые «медицинские дела» и хорошенько проверить?

— Но тут, знаете ли, речь идет о Президенте, — нервно протирал большими пальцами стекла очков профессор Григорьев.