Парень тушит окурок и опускает взгляд.

– Со мной поедет Ким.

– Надо же! Еще лучше!

Сперва Ян не поднимает головы, затем все же смотрит другу в лицо.

– Мы с Ким… Мы встречаемся.

Восемьдесят пять дней. ким, когда я воспаряю ввысь, комната внизу кажется мне моим собственным телом. мониторы – словно глаза, которые я могу закрывать и открывать, дверь – как рот. системный блок – это память. стены покрыты фотографиями всего того, что тронуло меня. я – сердце этого организма, это я делаю снимки и вешаю их на стену, я начиняю память воспоминаниями, это в моем распоряжении пространство, я возвожу здесь стены – против ветров и невзгод.

но, ким, чем дольше я здесь торчу, тем больше теряются очертания твоего лица. ищу какое-нибудь фото, но тщетно. перебираю оставшиеся вещи, ощупываю стену в поисках тебя. кажется, тебя и вовсе не существует. что я каждый день получаю, так это фото яна: он на водном мотоцикле оставляет позади себя дорожку вспененных брызг; ян болтается на тарзанке; ян обнимает какую-то славянской внешности девушку. я обновляю и обновляю: ян вылезает из кукурузника с надписью «будда эйр», за спиной болотистый туман. ян с огромным походным рюкзаком на спине спускается вниз по раздвижной лестнице, улыбаясь в объектив. возможно, в твой.

я ищу тебя на всех сайтах мира. интернет – это всемирная память, новая хроника человечества, но и он не знает о тебе ничего. в нем прописано все, что когда-либо случалось. происходит все, что только может произойти. если не сейчас, то как-нибудь в другой раз. я ввожу твое имя. находится множество девушек по имени ким. выбираю поиск по картинкам. красотка ким. ким в купальнике. ким, раздвигающая ноги. не очень-то ты тут скромничаешь: твои груди смотрят на богато украшенные стены, спина вытянута. щелкаю дальше: блондинка ким на пляже сидит на песке, на горизонте кружат птицы, но твои прозрачно-голубые глаза их не видят. ты похожа на мою сестру: так же надуваешь губки уточкой. жму дальше: ты, обгорелая, нацепив солнечные очки, положила камеру перед собой и нажала на спуск. облезает покрасневшая кожа. только вокруг глаз – белые следы, оставленные очками. еще дальше: то ты смотришь скромницей, то почти раздета, то прижимаешь к губам золотую медаль, то машешь флагом перед разгоняющимися авто; то ты – затянутый в облегающий костюм офицер на борту «вояджера», то ты собака, то, под конец, просто стул.

ким, ты всегда была единственной, кто мог обходиться без окружающих, ты одна всегда была самодостаточной. кто сказал, что человеку нужна компания? кто сказал, что ему нужны семейные завтраки и прочая ерунда? у него есть руки и ноги, и этого довольно, чтобы войти в джунгли, отправиться на поиски пещеры, построить на дереве дом, вырыть погреб, добраться до одинокого острова, на котором обитают еноты. может быть, в этом наше истинное предназначение. если постоянно с кем-то сталкиваться, в жизни каждого обязательно наступит момент, когда в сердце пробудится ненависть. а на планете становится все теснее и теснее. не только потому что наша численность растет с каждым днем. скорее потому, что мы склонны все просчитывать, потому что все, что мы хотели покорить, уже покорено до нас. стоит нам только вообразить, что мы ступаем на неизведанную территорию, как тут же обнаруживается, что на ней яблоку негде упасть, а воздух давно уже застоялся. знаешь. я тут пытаюсь жить, как последний человек. впитываю все, что получаю от матери, обращаюсь с ресурсами бережно. если бы меня показали в новостях, то похвалили бы, отметили бы, что с этого юноши стоит брать пример, посмотрите, как тщательно он планирует расход воды, как прислушивается к зову природы. может быть, я и правда последний человек на земле. и от этого меня переполняет гордость.

наступает восемьдесят шестой день. я не спал, и карл не спал вместе со мной. когда я поднимаю голову и смотрю к нему наверх, он тут же прячется в глубине комнаты, словно его за чем-то застукали. я продолжаю играть, на стене уже семьдесят зарубок. лето приближается с ужасающей скоростью. я нашел новых друзей, хотя не повстречал за все это время ни одного человека. о чем нам это говорит? что это говорит о нас самих? ты наверняка сочтешь это необъяснимым. а я полагаю, что мы переоцениваем значимость собственной оболочки. это явление давно уже вышло из моды.

может быть, в это время вы покоряете какую-нибудь вершину. я тем временем ем мандаринку за мандаринкой. я не корю вас за то, что вы выбрали такой способ постижения мира. у меня ведь тоже есть свой. и я смогу доказать, что целый мир может крыться в малейшей детали, что пристальное внимание к мелочам – это путь, приводящий к невиданным высотам. я хочу сказать, что есть же ученые, которые всю жизнь посвящают амебам, разглядывают их в микроскопы, препарируют, классифицируют, и им не скучно. вот и моя комната – такая же амеба. бокс, содержащий в себе все, что только можно вообразить. скоро уже можешь возвращаться, чтобы зайти посмотреть! тиль.

Намотав на руку HDMI-кабель, Карл спиной вперед продвигается к двери в гостиную, постепенно разматывая его, словно давая волю разбушевавшейся рыбе. Лоб наморщен, в висках стучит кровь, по ним струится пот, на спине бирюзово-голубой рубашки с короткими рукавами уже образовалось пятно. В заднем кармане идеально отглаженных брюк с защипами спрятан телефон. Проступает небольшой животик. Мужчина проходит мимо шкафа, сооруженного так, чтобы вставал аккурат под наклонную крышу, полного скрупулезно пронумерованных папок, затем заваленный бумагами секретер, шаг за шагом отходит все дальше от окна и выходящего к проезжей части балкона.

В коридоре темно. Он бросает беглый взгляд в детскую, залитую лучами заходящего солнца: на тщательно сложенное одеяло небесно-голубого цвета, на семейство игрушечных жирафов, по росту рассаженное в углу, на нанесенные им собственноручно на оконное стекло созвездия, Кассиопею и Орион – они уже давно поблекли и теперь источают лишь слабый блеск.

Окна кабинета – он же и спальня – выходят на задний двор. У одной стены стоит кровать, у другой – компьютер. Отмотав последние метры провода, Карл втыкает штекер в гнездо. Запускается автоматическая синхронизация, на мониторе появляется кнопка «Включить трансляцию!», и Карл достает телефон из заднего кармана брюк и кладет рядом с клавиатурой. Тот, словно сопротивляясь, трижды издает писк и строптиво мигает значком аккумулятора, будто требуя отнести его на базу, чтобы он с новыми силами мог принимать важные звонки.

Карл запускает трансляцию, включает, как и рекомендовано, опцию «Высокое разрешение», поскольку камера в состоянии его потянуть. Появляется окно с видеопотоком и панель комментариев. В окне – неподвижная картинка, на которой виден фасад залитого лучами заходящего солнца дома, по центру которого – слегка уходящий вниз эркер. В комнате виднеются расставленные полукругом и соединенные кабелями мониторы. Карл жмет на кнопку, камера послушно приближается: на столе разбросаны бумажки, какие-то одного, какие-то разных цветов; в воздухе болтается кусок рубашки поло, еще какие-то обтрепанные, влажно поблескивающие ткани, брюки, носки, трусы. Пол уставлен ящиками, коробками из-под пиццы, грязными тарелками, там же виднеется корыто и край не влезающего в кадр матраса. Вот террариум, вот пирамида из рулонов туалетной бумаги, посередине разбросано неимоверное множество пустых бутылок. В одной из коробок торчат пакеты, заполненные желтой жидкостью. Стена в глубине помещения декорирована несколькими картинками, то тут, то там виднеются надписи, сделанные неразборчивым почерком, рядом отметины, словно на исчерканной стене тюремной камеры. Или на украшенных резьбой стенах монастырей.