– Вы б это, товарищ сержант, сами не каркали, глядишь, ничего и не…

Что именно «не», Витька сообщить не успел: по крыше кабины заполошно заколотил кулаками Колосов:

– Воздух!!!

– Из машины, м-мать! Живо! – не раздумывая ни секунды, рявкнул особист. Рывком распахнув дверь, прыгнул за борт, не дожидаясь, пока шофер остановит грузовик.

– Разбегаемся, за тремя сразу охотиться не станут!

Вовремя – над головой одна за другой пронеслись распластанные тени; спустя миг по ушам ударил захлебывающийся стрекот пулеметов. Пули выбили из дорожного полотна пыльные фонтанчики, брызнул щепой дощатый борт полуторки, подпрыгнула пробитая насквозь совковая лопата в кузове. Жалобно тренькнув, высыпалась на капот половина ветрового стекла со стороны пассажира.

Плюхнувшись на живот в десятке метров от дороги, Виктор вывернул голову, успев заметить расходящиеся в стороны самолеты. «Мессершмитты», знакомая машинка. Кобрин их, помнится, еще «худыми» называл. Витька только сейчас понял, что он имел в виду – больно фюзеляж у них узкий, потому и «худые». Вот только жаль, что бортовому оружию на всякие прозвища глубоко плевать – убивает за милую душу, хоть худым обзови, хоть жирным…

Заложив вираж, самолеты сошлись и снова пронеслись вдоль дороги, долбя из крыльевых пулеметов. По застывшему на дороге грузовику фрицы больше не стреляли: люди интересовали их гораздо больше. Охотники, бля! А вот хрен вам! Зыкин перекатился в сторону и залег, уткнувшись лицом в землю. Строчка пуль прошлась буквально в полуметре, аккурат по тому месту, где он только что находился. Мазнув взглядом по ближайшей небольшой лунке, обрамленной вывороченной травой, особист шумно сглотнул. Твою ж мать, повезло… чуть бы поближе – и все, отбегался товарищ контрразведчик. Как сказал бы Степаныч, «пораскинул мозгами в радиусе полуметра»…

Звеня моторами, «мессеры» снова развернулись. И… пронеслись, звеня моторами, над самой головой на бреющем, больше отчего-то не стреляя. То ли боеприпасы закончились, то ли горючее на исходе, то ли просто решили, что достаточно порезвились. Исподлобья глядя на удаляющиеся истребители, с каждой секундой превращающиеся в безобидные темные росчерки на выбеленном летним зноем небосводе, Виктор длинно сплюнул и затейливо выматерился, не особенно стесняясь в выражениях.

– Живы, тарщ лейтенант? – раздался заметно подрагивающий голос Колосова.

Обернувшись, Зыкин встретился взглядом с не на шутку перепуганным сержантом. Интересно, как он с ним рядом-то оказался? Вроде бы, как из машины сиганули, в разные стороны разбегались? Криво ухмыльнувшись, поднялся на ноги, отряхивая изгвазданную в пыли форму:

– Живой, как видишь. Вставай, хватит валяться, улетели птички. Помочь?

От протянутой руки тот с негодованием отказался, самостоятельно приняв вертикальное положение. По примеру командира охлопал рукой гимнастерку и галифе, поправил сбившуюся набок портупею. Растерянно скользнул по сторонам взглядом, отыскивая фуражку. Не нашел – видать, в кузове обронил, когда через борт прыгал.

– Звать-то тебя как? – прекрасно понимая его состояние, спросил Зыкин, решив отвлечь товарища.

– Антохой мамка с папкой нарекли, – кисло улыбнулся тот. – В смысле виноват, Антоном.

– Ну а меня Виктором кличут. Вот и познакомились. Ну так чего, поехали дальше? Где там наш шо́фер?

Водитель обнаружился возле автомобиля – негромко матерясь в адрес гитлеровских пилотов, сбрасывал с капота осколки наполовину разбитого ветрового стекла. Мрачно глянув на подошедших контрразведчиков, тяжко вздохнул, нахлобучивая на голову пилотку:

– Легко отделались, товарищи командиры. Если б скаты побили или мотор прострелили, надолго бы мы застряли. А так ничего, машинка на ходу, сейчас с кривого заведусь да дальше поедем.

Поколебавшись мгновение, добавил:

– Вовремя вы, тарщ лейтенант, наружу сиганули. Вон, глядите, одна пуля сиденье в аккурат с вашей стороны продырявила, другая через стекло наружу вышла. Повезло…

И завозился со своей стороны кабины, вытаскивая из-под диванчика кривой стартер.

«Вот уж точно, – задумчиво хмыкнул про себя Витька, со смешанными чувствами разглядывая простреленную сидушку. Первая пуля пробила заднюю стенку кабины, спинку и сиденье, другая – крышу и стекло, оставив на правой створке капота продолговатую вмятину. – Причем дважды. Задержался бы в машине – кранты, не успел вовремя в сторону откатиться – аналогично. И на самом деле повезло…»

– Ох ты, мать моя женщина! – ахнул за плечом Колосов. – Эк они влупили, суки, прямиком туда, где вы…

– Лезь в кузов, – не дослушав, оборвал сержанта Зыкин. – Скоро тронемся. Кстати, спасибо, вовремя нас предупредил. Так что ты и дальше за небом поглядывай, не ровен час, снова прилетят…

Но больше Люфтваффе их не тревожило, и спустя два часа автомобиль добрался до поселка, где расположился тыловой госпиталь. Выяснив, в какой палате находится комбриг Сенин и пообещав замотанному военврачу не слишком напрягать едва отошедшего от тяжелейшей контузии раненого, Виктор двинулся в указанном направлении. Вот только разговор вышел абсолютно безрезультатным. Никаким, иначе говоря. Подполковник и на самом деле ровным счетом ничего не помнил о тех двух сутках – в этом Витька был абсолютно убежден. Такое не подделаешь и не сыграешь, как ни старайся. Это был именно Сенин, а вовсе не «гость из будущего» Кобрин. Никаких сомнений относительно собственной личности подполковник не испытывал, в мельчайших подробностях помня все, что было до контрудара, начавшегося восьмого августа. Затем – все. Вообще все. Полный провал аж до четырнадцатого числа, когда он пришел в себя уже в госпитале. Практически в точности так же, как вышло с комбатом Минаевым.

И что это означает? Да только одно, пожалуй: он опоздал. Совсем ненамного, но опоздал. Капитан Кобрин, командир штурмовой роты сухопутных войск Земной Федерации, снова вернулся в свое время, выполнив здесь некое очередное задание. Как там он говорил? «Вам помочь, себя проверить», так? Вот только сейчас Виктор все больше и больше сомневался в этих его словах, нутром чувствуя, что все не так просто, что Степаныч все же не открыл ВСЕЙ правды… собственно, может, и к лучшему? Хотел бы он узнать больше того, что уже узнал? Ой, вряд ли…

Так что придется возвращаться в Москву несолоно хлебавши. Обидно, конечно, да и Лаврентий Павлович будет недоволен, но что поделать? Все, что мог, он выяснил, осталось только разыскать экипаж Сенина и поговорить с танкистами – комдив упоминал, что всех четверых отправили в один госпиталь. Вряд ли это чем-то поможет, но вдруг? В отличие от Михайлова, бойцы несколько суток провели в постоянном общении со Степанычем, значит, вполне могли заметить что-то необычное. Вдруг он что важное сказал, а экипаж запомнил, хоть и не придал значения – в реальном бою за языком не следишь, не до того, по себе знает. Особенно в танке, когда каждую секунду рискуешь напороться на вражеский бронебойный. А бои в эти дни, насколько понимал Виктор, были о-го-го какие. Даже представить страшно, сколько раз Степаныч со своими танкистами за миг от гибели находился. Сомнительно, разумеется, но хоть какая-то надежда. Поскольку отработать следует все варианты, даже самые нереальные, иначе какой он тогда профессионал? Да и перед САМИМ отчитаться нужно…