Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Папа. Послушай. Я умоляю тебя. Мама говорит, что все умирает. Ты ей веришь?
– Робин. Ну же. Пойдем. Я отвезу тебя в школу.
Впрочем, я уже понимал, что меня перехитрили.
– Если мама права, в школе нет никакого смысла. Все умрет еще до того, как я пойду в десятый класс.
Интересно, стоит ли мне ввязываться в битву, чтобы пасть смертью храбрых?..
– Так ты веришь ей или нет? Это все, о чем я спрашиваю.
Верил ли я в постулаты Али? Факты не вызывали сомнений. Все, о чем она говорила, было общеизвестно мировому ученому сообществу. Но верил ли я в ее слова? Понимал ли я, что массовое вымирание реально?
– Ты идешь в школу. У нас нет выбора.
– Ты сказал, что выбор есть всегда. Ты мог бы обучать меня на дому.
Я тер глаза, пока не посыпались искры. Я мысленно вновь заговорил с покойницей. Али напомнила: «Выслушай. Посочувствуй. Но мы не ведем переговоры с террористами!»
– Я верю в тебя, Робби. В то, что ты делаешь. Но нельзя сменить школу в середине года. Если ты все еще будешь так сильно переживать по этому поводу весной, мы найдем решение.
– Вот почему все вымрут. Потому что каждый хочет решить эту проблему потом.
Я сел за стол; передо мной были разложены его наброски. Он сказал правду.
– Ладно… Сегодня – рисуй. Всех созданий, попавших в беду. Так хорошо, как только сумеешь.
Должно быть, Робби почувствовал мое разочарование, потому что маленькая победа заставила его помрачнеть. Он посмотрел на меня, как будто желая попросить, чтобы я передумал.
– Папа… а если это не поможет?
В моем списке контактов не нашлось няни, которая смогла бы присматривать за ним целый день без предварительного предупреждения. К счастью, у меня не было занятий, и я мог работать из дома. Я отменял и переносил встречи, когда без четверти девять пришло автоматическое сообщение. «Ваш ребенок отсутствует без уважительной причины. Знаете ли вы об этом (пожалуйста, ответьте ДА или НЕТ)?» Я нажал ДА, затем позвонил в школу и сообщил сотруднику с грубым и недоверчивым голосом, что забыл предупредить о запланированном визите Робина к врачу.
Я занялся сортировкой электронной почты, потом доделал просроченные правки для Страйкера: диметилсульфид и диоксид серы в наших моделях атмосферного дисбаланса. Жизнь, основанная на сере вместо углерода; я спрашивал себя, как выглядел бы в таком мире обед, пока готовил чечевицу по любимому рецепту Робина, добавив много золотистого лука и чуть-чуть томатной пасты. Во второй половине дня Робби постучал в дверь кабинета и задал несколько вопросов о своих рисунках, на которые годились любые ответы. Он страдал от одиночества. Я решил, что к утру он будет готов вернуться в школу.
Мы снова встретились за ужином. Робин хотел запеканку из баклажанов по фирменному рецепту Али. Он настоял на том, что сам выложит слои из кружочков. Блюдо получилось не слишком удачным, однако сын ел с аппетитом человека, который трудился весь день. После ужина я попросил устроить выставку. Большинство рисунков он уничтожил в гневе, осталось лишь несколько. Он прикрепил свои шедевры к голой стене в столовой кусочками многоразового скотча. Запретил мне входить, пока не подготовился. Белоклювый королевский дятел, рыжий волк, шмель Франклина, гигантский анолис и кочка, поросшая пустынным желтоголовником. Что-то было нарисовано искусно, что-то не очень. Но все они оказались живыми, яркими и как будто кричали: «Спасите нас!».
– Птица, млекопитающее, насекомое, рептилия и растение. Вдобавок к вчерашней амфибии.
Я до сих пор не понимаю, как девятилетнему ребенку хватило терпения, чтобы их нарисовать. В него словно вселился какой-то другой творец.
– Робин, они потрясающие.
– Дятел и анолис, возможно, уже вымерли. Сколько можно попросить за них? Я хочу собрать как можно больше.
– Можно попросить, чтобы люди дали, сколько захотят. – Обычно так продают подержанные машины, но в его случае трюк будет преследовать благую цель. Робин снял рисунки со стены и спрятал в папку. – Осторожнее! Не помни.
– Мне еще так много надо нарисовать, папа.
На следующее утро, после завтрака, он объявил, что останется дома и будет рисовать.
– Ни за что. А ну-ка собирайся. Мы же договорились.
– Когда? О чем? Ты сказал, что веришь в меня!
В один миг из девяти ему стало шестнадцать. Не имея возможности поступить правильно, он уставился на меня с исступлением, граничащим с ненавистью. Сжал губы, плюнул мне под ноги. Затем развернулся, побежал обратно по коридору в свою спальню и захлопнул дверь. Через двадцать секунд его леденящий душу вопль перешел в грохот падающей мебели. Я толкнул дверь, за которой оказалась навалена куча хлама. Робин перевернул книжный шкаф пятифутовой высоты, и книги, игрушки, модели космических кораблей, трофеи из художественных кружков рассыпались по полу. Когда я вошел в комнату, мой сын снова закричал и швырнул старую укулеле Али в окно, разбив и стекло, и инструмент.
Потом он с воем бросился на меня. Мы сражались. Он попытался расцарапать мне лицо. Я схватил его за руку и слишком сильно вывернул. Робин закричал и, рыдая, упал на пол. Мне захотелось умереть. Тыльная сторона его ладони – нежное крыло бабочки, которую я наполовину раздавил. У нас с Али был договор, единственный раз, когда я ей поклялся. «Тео? Что бы ни случилось, мы не поднимем руку на этого ребенка». Я оглядел комнату, готовый отдаться
