к зеркалу, повязал галстук и долго стоял так. Потом спрятал галстук в карман, вышел из дому, запер дверь и, как всегда, положил ключ под ступеньку.

Юрась прошел уже полпути, когда сообразил, что отец тоже отправился в Зоричи. "Наверно, пошел к Сиволобу", — подумал он. Встречаться с отцом Юрасю не хотелось, но откладывать разговор с Владиком он не мог. Оставалось одно: протянуть время, в надежде, что Тимофей Петрович долго в деревне не задержится.

Юрась брел по лесу, упорно думая только об одном: увидеть Владика, уговорить его бежать на фронт. Хлеба на несколько дней он припас. Идти они будут ночами, днем прятаться в лесу. Только бы узнать, сколько километров до фронта.

Погруженный в свои думы, Юрась не разбирал дороги. Но, услышав чьи-то голоса, он огляделся и понял, что бредет к Гиблому болоту. Жители окрестных деревень держались подальше от этих мест. Ягоды и грибы здесь не росли.

Снова послышались голоса. Сделав еще несколько шагов, он разглядел сквозь листву кустов двух человек, сидящих под старой лохматой елью. Один из них поднялся, и мальчик узнал отца. Вслед за отцом поднялся и второй человек. Это был Кручина.

Негромко говоря о чем-то, они направились прямо к Гиблому болоту. Юрась удивился: "Зачем они идут туда?" Но раздумывать над этим было некогда. Раз отец не в Зоричах, надо спешить, пока его там нет.

Юрась вышел снова на тропинку и зашагал в деревню.

Над его головой ветер гнал на восток кучевые облака. В темно-синем небе они казались высвеченными изнутри, бег их был плавным и быстрым. Юрась проводил облака завистливым взглядом: через несколько часов они появятся над землей, где нет фашистов…

Деревенская улица была безлюдна. Юрась облегченно вздохнул: он не сомневался, что отца ненавидит вся деревня, и его, сына предателя, тоже все должны ненавидеть.

Он подошел к дому сторожихи и еще издали увидел на дверях замок. Юрась растерялся. Конечно, тетя Саня могла уйти по делам, но куда же девался Владик? Значит, тетя Саня заперла его в доме? А может быть, он спрятан на сеновале? Ну да, скорее всего — на сеновале, там безопаснее!

По шаткой скрипучей лесенке мальчик быстро влез наверх.

Владика на сеновале не было. Сквозь щели в дощатых стенах пробивались горячие лучи солнца, образуя прозрачную завесу из мерцающих пылинок.

"Он услышал скрип лестницы и забился в сено", — подумал Юрась.

— Владька! — позвал он тихо. — Это я! Вылазь!

Никто не отозвался. По-прежнему искрились в солнечной завесе пылинки.

"Значит, он заперт в доме, — решил мальчик. — Подожду тетю Саню в садочке, там меня никто не увидит".

Но едва он начал спускаться, как во двор вошли два полицая. Впереди шел Гармаш, за ним — приземистый широкоплечий парень, которого Юрась никогда прежде не встречал. У обоих на рукавах были полицейские повязки.

Юрась застыл на месте.

— Вот он, еврейский щенок! — закричал Гармаш. — На сеновале прячешься! А ну, сигай швидче на землю! Ходь до мене — почеломкаемся!

Юрась понял: его приняли за Владика. Теперь, если полицаи узнают, что ошиблись, они взломают дверь, найдут Владика и тогда — конец! И Владику и тете Сане!

— Кому сказано, швидче! — гаркнул Гармаш. — Тимашук! Дуй на сеновал, пощекоти сено вилами, нет ли там еще кого!

Тяжело ступая, чувствуя, что у него кружится голова, Юрась спустился с лестницы.

— Кто такой? Откуда взялся? Документы? — Гармаш выпаливал вопросы один за другим, не давая мальчику прийти в себя, сообразить, что делать.

— Проходил мимо… зашел вот… — лепетал Юрась, думая только об одном: как бы увести полицаев со двора, чтобы тетя Саня успела вернуться и спрятать Владика в другом месте.

— Почему прячешься? Как звать? Фамилие? Документы?

— Я не прятался… Хозяйки дома нет… вот я и залез на сеновал… думал, дождь начнется… думал, пережду на сеновале…

— Рассказывай сказки! Куда ушла хозяйка? Когда придет? Документы!

— Документов у меня нет… А хозяйку я не видел… не знаю, куда она ушла…

На лесенке показался Тимашук.

— Никого нема! — крикнул он.

— Тогда слазь, сиди здесь и жди старуху. А как придет, хватай и волоки в мою хату. К вечеру будет подвода — свезем обоих в гестапу…

— Слухаю! Будет в аккурате! — Тимашук уселся на крыльцо, зажал коленями карабин и стал свертывать цигарку.

— Иди вперед! — Гармаш ткнул кулаком Юрася с такой силой, что тот едва устоял на ногах.

Они вышли на улицу и прошли уже несколько домов, когда им повстречался Кручина.

При виде арестованного Юрася, которого Гармаш продолжал подталкивать, старый почтальон хотел броситься к нему, но Юрась прижал к губам палец. Кручина растерялся, он ничего не мог понять: почему арестовали сына Тимофея Петровича, почему Юрась хочет, чтобы он молчал.

— За что хлопца схватили, пан Гармаш? — начал старик.

— Не твое дело, старая кочерыжка! — огрызнулся Гармаш. — Отойди в сторону, не отсвечивай!

— Я отойду, мне что! — забормотал Кручина, не отставая ни на шаг от полицая. — Не пойму только, за что пану Марченко такая обида… Он — целиком и полностью, и вот тебе, благодарность.

— Чего ты бормочешь, лысый мухомор? При чем тут пан Марченко?

— За что, интересуюсь, сынка его схватили? Хлопец тихий, послушный…

— Ты про кого? — Гармаш с ходу остановился. — Стой! — крикнул он Юрасю, который продолжал шагать по пыльной дороге. — Ты про кого, старый леший?

— Что же ты, не знаешь, кого цапаешь? Это же Юраська, сын пана лесника.

— Не морочь мне голову, кривая осина! Зачем сыну Марченки на чужом сеновале прятаться! Это еврейский мальчишка! О нем Сиволоб на допросе показал…

— Да мне ли не знать Юраську, его здесь все знают…

Смущенный словами Кручины, Гармаш бросил пристальный взгляд на мальчика. "На еврея не похож, — подумал он. — А только это ничего не значит".

— Говори фамилие! — приказал снова Гармаш.

Юрась молчал.

"Чего он молчит? Должно быть, перепугался", — подумал Кручина.

— Да ты не бойся, скажи пану полицаю, кто ты есть, тебя и отпустят, — уговаривал он Юрася. — Батька твой верой и правдой служит немцам, ему от них полное доверие, потому как заслужил… доказал на деле…

Каждое слово Кручины било Юрася наповал: "Да, его освободят. Освободят, потому что он сын изменника!"

— Ты скажи, что ты есть Марченко, — говорил Кручина.

— Подучиваешь! — набросился на старика Гармаш. — Был бы Марченко, сразу сказал бы!

Со двора на улицу, держась за руки, выбежали девочка и мальчик. При виде полицая они повернулись и бросились обратно.

— Стой! — закричал им вслед Гармаш. — Стой, кому говорю!

Перепуганные ребята остановились.

— А ну, ходь сюда!

Не спуская с