"Докладаю, что на шоссе, в трех километрах от Гридичей, обнаружено мною разбитый исправный мотоцикл и при нем мертвый труп, а также проволока, протянутая поперек дороги. Оружие в количестве пистолета и автомата, а также документы и одежа на немецком мертвяке сохранилась в годной сохранности. Главное, докладаю, на месте происшествия успело быть зловредное население, которое нахально оживилось и ведет преступные разговоры: что это только начало, что в лесах затаилась тысяча партизан и немцам, извиняйте, ходить по нашей земле будет очень даже горячо…

Полицай Нестор Богомолец".

Фон Зуппе медленно прошелся по кабинету. Гибель мотоциклиста его не беспокоила. Но мысль о том, что русские рады этой наглой диверсии, приводила его в ярость. Преступники должны быть найдены — и найдены немедленно! Сегодня же! Он придумает для них такую казнь, что все эти злорадствующие мужики зарекутся даже в мыслях поднимать руку на солдат фюрера!..

Через час фон Зуппе выехал на место происшествия. Вместе с ним в легковую машину уселись начальник гестапо лейтенант Брауде и переводчик. Впереди катил грузовик, в нем ехали врач, санитар, три гестаповца и ефрейтор с большой черной овчаркой на поводке. Перед выездом фон Зуппе вспомнил о Марченко: "Лесник может заметить то, чего не заметим мы". И он приказал немедленно доставить Марченко к месту происшествия.

Тимофей Петрович уже знал о событии на шоссе. "Началось! — подумал он. — Кто же они, эти люди, вставшие на борьбу с немцами? Я ничего не знаю о них. Я должен знать…"

Тимофей Петрович прибыл на шоссе одновременно с немцами. Пока врач осматривал труп, комендант через переводчика хмуро говорил леснику:

— Всякий преступник оставляет следы. Ты должен увидеть эти следы. Ты есть лесник, ты обязан видеть следы в лесу. Осмотри все кругом! Собака будет искать тоже!..

Овчарка никак не могла взять следа. Она металась по шоссе, обнюхивая то мертвого фашиста, то сбитую стрелу указателя, бросалась в кювет и снова возвращалась на дорогу.

— Ну, скоро вы там? — крикнул Зуппе.

— Разрешите доложить, господин лейтенант, — оправдывался ефрейтор, — мешает запах бензина. К тому же на рассвете прошел дождь…

— Марченко, приступай к осмотру! — приказал Зуппе. — Надеюсь, ты умнее собаки!

От зоркого взгляда Тимофея Петровича не укрылась примятая трава на обочине. Он обвел взглядом придорожный кустарник и заметил сломанные ветки. "Там они сидели в засаде, — решил Тимофей Петрович. — Собака в конце концов обнаружит такой явный след".

Тимофей Петрович перешел на другую сторону шоссе и увидел плотно притоптанную траву. Здесь рано утром толпились колхозники из Гридичей.

Обнюхав еще раз мотоцикл, овчарка рванулась через шоссе, потянув за собой тощего ефрейтора прямо туда, где стоял Тимофей Петрович. Низко опустив голову, собака уверенно побежала в глубь леса, вслед за ней устремились гестаповцы.

— Наконец-то! — облегченно вздохнул фон Зуппе. — Уверен, что преступники будут найдены. — Он бросил недовольный взгляд на Марченко. — Нет, все-таки немецкая собака умнее русского мужика.

— Собака-то, может, и умнее… — протянул Тимофей Петрович.

Прошло не более получаса, когда фон Зуппе услыхал гулкий лай, и вскоре послышалась немецкая речь. Из леса вышли гестаповцы и ефрейтор с собакой.

— Болото… — доложил ефрейтор. — Собака привела к болоту… И никакого следа!

— Что за собака! — выругался гестаповец Брауде. — Курица это, а не собака. Топчется на одном месте!

Санитары положили труп в полуторку. Вслед за ними в кузов взобрались гестаповцы. Последней легко, точно ее подбросили, прыгнула черная овчарка.

— А ты дойдешь пешком, — сказал фон Зуппе леснику. — Отсюда недалеко… Поехали!

Оставшись один, Тимофей Петрович вернулся к придорожным кустам. Он снова и снова задавал себе тот же вопрос: кто эти смельчаки, начавшие борьбу с оккупантами? У них даже не было оружия, — ведь из этих кустов застрелить мотоциклиста проще простого! Да, конечно, у них не было оружия…

Тимофей Петрович раздвинул кусты… и отпрянул назад. "Этого не может быть, мне померещилось…" — пробормотал он, снова раздвигая кусты. На смятой траве лежал такой знакомый ему синий заплечный мешок. "Может, просто похож", — уговаривал он себя.

Он поспешно развязал веревку: в мешке хлеб, лук, огурцы, соль в тряпице и жестяная кружка. "Кружка! У Юрася была точно такая же! Ну и что из этого? Таких кружек сотни! Тысячи!" Тимофей Петрович все еще старался убедить себя, что мешок чужой. Он вспомнил, как в прошлом году собирал Юрася в Артек. Тогда Тимофей Петрович вывел химическим карандашом на клапане мешка две буквы: "Ю. М.". Сейчас на этом месте темнело большое фиолетовое пятно. Буквы от сырости расплылись, но все же их можно было разглядеть. "Как же попал мешок к диверсанту? Значит, Юрась связан с ним?"

Домой Тимофей Петрович не шел, а бежал. Он знал, что в доме Юрася нет, и сразу направился к шалашу. Сейчас станет ясно, он узнает, как попал мешок его сына к диверсанту.

— Юрась! — крикнул он издалека. — Юрасик, где ты?

Никто не ответил ему.

Тимофей Петрович подбежал к шалашу.

— Сынок, ты здесь?

Вместо Юрася он увидел на смятой подушке записку. Предчувствуя недоброе, Тимофей Петрович схватил записку, буквы запрыгали перед его глазами.

"Ухожу от тебя, — прочел он. — Больше не увидимся.

Ю."

Тимофей Петрович судорожно сжал записку в кулаке и, спотыкаясь, точно слепой, пошел к дому… "Не сберег, не сберег я тебя, сынок мой родной!.."

* * *

Юрась шел не останавливаясь до рассвета. Он держался дальше от шоссе, боясь погони. Ему казалось, что за ночь он ушел далеко и опасность миновала. Мальчик не знал, что при первом же известии о диверсии комендант Гладова, под страхом расстрела, приказал старостам и полицаям окрестных деревень задерживать всех неизвестных им людей и немедленно доставлять для допроса в гладовское гестапо.

Ночь выдалась туманная, сырая, Юрась продрог. Когда первый теплый луч коснулся верхушек деревьев, он остановился. Дальше он не мог идти. Отяжелевшие ноги гудели от усталости, глаза слипались; Юрась опустился на еще влажную от росы траву, прислонился к дереву и мгновенно уснул.

…Ему приснился удивительный сон. Пришли гости. Много-много гостей. Их встречала мама и всем говорила: "Поздравьте меня, наш Юрась совсем разучился говорить по-немецки". Гости смеялись, а Юрась не мог понять, говорит ли мама серьезно или шутит. Потом прилетел самолет, из него вышли папа и дядя Иван. Они привезли орлиные крылья. Дядя Иван приложил крылья к спине Юрася, и он почувствовал, что может летать. Он взмахнул крыльями и поднялся в небо. А гости что-то кричали ему вслед, но он не слышал, что они кричат, потому что налетел ветер и