У воды лежал моток веревки, несомненно, припасенный коровами для Стивена. А под ним — четыре короткие деревяшки и тяжелый камень. Стивен снял Крипса со спины Гернзейца и швырнул на жесткий земляной пол, мельком взглянув на скучившихся животных, очертил вокруг него границу, обнажил и распластал, как показывают в ковбойских фильмах. Когда он все доделал, Крипе пришел в себя и поглядывал на него с неопределенной улыбкой, будто ведется игра и ему приятно, что его пригласили поучаствовать в забаве. Стивен бросил взгляд на человека, который отворил перед ним дверь в будущее, рассказал жуткий секрет, а потом, рассказав, заставил подойти ближе и кормил его, отказавшегося от любой другой пищи, тайной, пока он не набрался сил достаточно, чтобы быть рядом с ним.

— Я знал, что в тебе это есть. Горжусь тобой. После всего ты возвысишься над всеми остальными людьми. Прямо как я.

— Что ты болтаешь, я собираюсь убить тебя.

— И у тебя на то есть причины, я прав? Ты ждешь, что тебе это что-то даст, скажи мне, что я прав.

— Да, я думаю, мне это что-то даст.

— Ага! Ты — аргумент в мою пользу. Если человек воистину свободен, он способен на все, что сослужит ему хоть какую-то службу. Я знал это, но и представить не мог, что увижу такое проявление, как это может быть.

Коровы нетерпеливо переминались, Гернзеец шагнул вперед и зашептал Стивену на ухо:

— Хватит тормозить, хуесос. Хотел заняться этим сам — вот и вперед, или ход перейдет ко мне.

Стивен поглядел на Крипса.

— Я готов, сынок. Покажи этой ебаной говядине, на что способны настоящие мужики. Покажи им, какую силу мы носим в себе. Вперед, сынок, не заставляй меня ждать. Крипе кричал. Он закричал еще громче, когда Стивен включил нож, и тот зажужжал.

— Не заставляй меня ждать, чувак!

Стивен начал с левой руки, срезал узкий кусок трицепса, потом пошел от плеча и локтю, снимая длинные полосы мяса, пока не обнажилась кость. Кровь текла ручьем — если так пойдет и дальше, он окочурится слишком быстро. Он остановился и остатками веревки обмотал Крипса в четырех местах — по каждому плечу и в верхней области бедер возле паха. Поток крови из левой руки замедлился.

Крипе не кричал и не показывал, что ему больно, только крепко зажмурился. Вместо этого, когда Стивен, затягивая веревки, приблизился к нему, он быстро прошептал ласковые слова — слова ободрения, последний ритуал его собственной религии.

Стивену было на него насрать.

Он снова принялся орудовать ножом от плеча к запястью, счищая плоть с обеих рук. Потом с ног — так, чтобы кости первый раз в жизни увидели свет. Все это время Крипе был жив, но взгляд его замутился, он не видел скопившейся вокруг него кучи мясных обрезков, напоминающей снежного бога.

Бог плоти.

Но Стивен видел каждую подробность, каждый сдвиг в сторону смерти, видел, как чаша весов все кренится перед долгим падением в черноту. И он впитывал каждый вновь возникающий признак, откладывал его про запас, пока не накопится на целую смерть. Он не торопился только из-за коров. Пытка была ему не нужна, откровенно говоря, даже раздражала. Будь у него выбор, он удавил бы Крип-са, чтобы ощутить, как жизнь стремительным махом перетекает ему в руки — одной могучей изменчивой волной.

Из туловища Крипса торчали четыре белые кости, переходящие в руки и ноги. Но грудь у него до сих пор вздымалась и опускалась, так что работы еще хватало. Разумеется, еще надо вскрыть живот и вычерпать горстями внутренности, порезать в длину пенис и удалить яйца, самым кончиком ножа выковырять глазные яблоки. За всем этим молча следили коровы, тяжело дышали и быстро сглатывали, безмолвно просили Стивена поторопиться с окончанием.

Примерно посередине Крипе умер, и Стивен почувствовал себя так, как было сразу после Зверюгиной смерти. Пагубные сомнения прошлой недели перестали существовать, будто их никогда и не было. Он получил новый заряд — и жизнь снова казалась ясной, понятной и надежной. Вопрос, может ли он приспособиться к ней, отпал.

После последнего длинного разреза сквозь грудь Стивен выпрямился, бросил нож и посмотрел на стоявших стеной коров. На мгновение показалось, что все они перестали дышать, потом упали на колени и принялись кланяться. Все, кроме Гернзейца, поспешно вставшего рядом со Стивеном.

— Отлично, ты все сделал. Залезай, пора отчаливать. Стивен вскочил на широкую бычью спину. Его удивила торопливость Гернзеица, но в пещере Стивена больше ничего не удерживало. Он вцепился за кожаные складки вокруг шеи, и они галопом покинули зал. Никто за ними не последовал, и они стремительно понеслись по лабиринту туннелей под городом.

Как и в прошлый раз, Гернзеец привез его к стоку, представлявшему собой растрескавшуюся железобетонную трубу, которая выходила на пустой участок, заваленный мусором.

— Получил, что хотел, пижончик?

— Сам хотел с этим разобраться.

— Ну да, только ты сделал это не для нас. Я за тобой наблюдал. Ты жаждал этого так же сильно, как эти, которые там остались.

— Я пошел.

— Давай, но когда-нибудь они захотят, чтобы ты вернулся.

— В смысле?

— Ты их что, не видел? Они попадали перед тобой на колени.

— И?

— Их шандарахнуло в голову, чувак, сильнее, чем, я, блядь, рассчитывал. Этим не закончится, ни фига.

— Поглядим.

Стивен вылез из кучи мусора. Гернзеец вещал из другого мира, и слова его ничего не значили. Они годились для кого-нибудь еще, но не для того самодостаточного бога, кому начхать на них, потому как шума много, кто шагал сквозь сумерки по городским дорогам, блистающих искрами признания. Он знал эти улицы, гулял по ним в своих ночных мечтах, когда Зверюга была еще жива, находил и изучал каждый камень и каждую каплю гудрона, охранявшие киношную жизнь всех по ним ходивших. Сегодня улицы легко распахнулись перед ним, они были пусты и мягко светились, вели прямо к его квартире.

Было хорошо, чистенько, тепло и светло. Люси готовила еду, обнимала его, и целыми ночами они сидели рядышком. Он вставал, они вместе пили кофе и завтракали фруктами. По утрам Люси в свеженьком махровом халате привставала на цыпочки и целовала его перед уходом на завод. Давала с собой ленч, махала рукой на прощание и ждала его возвращения. А когда он приходил домой, кухня была окутана приветливым запахом выпечки.

Он был в безопасности. Он справился. И так было долго.

Но вместе с обретением безопасности наступили перемены. Изначально тягомотина у мясорубки на заводе не замечалась, потому что он познавал свою природу, — жизнь настоящего мужика с Люси спасала его от износа на работе. Но настал день, когда Стивен понял, что подобная работа — не для такого крутого, как он. И с той поры мысль о времени, проведенном на заводе, внушала ему отвращение. Бесконечная вереница кусков говядины раздражала его, прицепленные за копыта и покачивающиеся туши представлялись гнусными маятниками, отсчитывающими напрасно потерянное время. Мужик, у которого хватило сил пришить мамочку и Крипса, ясное дело, был создан для большего, нежели прозябания в самой жопе блядской поточной линии.