Миссия Г. Лоншакова оказалась неудачной. Осада Албазина была настолько полной, что казаки не смогли проникнуть в город. Не смогли они и взять «языка». Единственное, что смог доложить Г. Лоншаков по возвращении в Нерчинск 26 сентября воеводе И.Е. Власову, это то, что русский гарнизон упорно и организованно оборонялся и нуждался в подкреплении перед лицом абсолютного превосходства противника в силах и средствах.

Больше никаких сведений об Албазине в Нерчинск не поступало до начала ноября.

После неудачи первого штурма маньчжуры усилили работы по строительству обороны. С этой целью сооружались траншеи, рвы, земляные валы, отрывались позиции для орудий. Около Албазина было устроено уже четыре укрепленных городка, где в юртах и землянках располагались главные силы маньчжурских войск. Выше крепости за Амуром был сооружен лагерь, укрепленный валом.

1 сентября маньчжуры предприняли новый решительный штурм крепости, который, однако, вновь закончился для них неудачей. Они попытались взорвать крепостной вал, начав сооружать для этих целей подкоп, который был обнаружен и во время вылазки уничтожен казаками.

В октябре к началу ледохода маньчжуры увели свои суда в затоны, чем воспользовался А. Бейтон. Во время ледохода, в ночь на 12 октября, трое смельчаков — казаки И. Бузунов, В. Бакшеев и Я. Мартынов — сумели выбраться из Албазина и отплыть на лодке. Лавируя между льдинами, они проплыли четыре версты. Затем лодку раздавило льдом, и они выбрались на остров. Спустя неделю Амур окончательно покрылся ледяным панцирем, и казаки двинулись дальше. К 10 ноября они добрались до Нерчинска и доложили о состоянии крепости и ее защитниках.

До октября гарнизон Албазина пять раз делал вылазки, уничтожил до 150 неприятельских солдат и потерял 65 человек. Провианта в крепости хватало, но ощущался недостаток в воде, топливе и противоцинготных средствах: от цинги умерло к тому времени уже 50 человек.

В октябре 1686 года начался последний ожесточенный штурм Албазина. На приступ было брошено все войско Лантаня, численность которого возросла к тому времени до 10 тысяч человек. Маньчжуры соорудили два «дровяных» вала из «смолья» и сырого дерева, которые хотели подвести под самые стены крепости, а затем зажечь. Казаки во время вылазки один из них сожгли, а под второй подвели подкоп и взорвали. Одновременно маньчжуры попытались «заметать» крепость «сечеными дровами», то есть завалить из катапульт вал плахами. Дрова оказались весьма кстати для осажденных, сильно страдавших от отсутствия топлива.

Ввиду наступавшей зимы в последнем бою маньчжуры во что бы то ни стало хотели сломить сопротивление Алба-зина, а осажденные в свою очередь стремились сорвать осаду. По утверждению казака М. Чаплина, прибывшего в декабре 1686 года в Нерчинск, в этом бою албазинцы «побили» до 1500 человек.

К декабрю 1686 года Албазин продолжал упорно обороняться, хотя значительная часть его гарнизона за октябрь—ноябрь погибла. Более ста человек были убиты на вылазках и во время бомбардировок, более 500 человек умерли от цинги. В живых остались 150 человек.

Продолжавшаяся почти полгода осада Албазина оказалась для маньчжурских войск безуспешной. Русский гарнизон, несмотря на трудности и лишения осады, ожесточенно оборонялся. В результате маньчжуры были вынуждены отказаться от силовых методов действий и пойти на переговоры. Трудности, с которыми столкнулось маньчжурское правительство в своих действиях в Приамурье, вынудили его пойти на установление дипломатических контактов с русским правительством.

Определенные шаги по политическому решению кризиса в Приамурье предпринимала и Россия. 28 декабря 1685 года был подписан указ о назначении стольника Ф.А. Головина великим и полномочным послом для ведения переговоров с маньчжурскими представителями на пограничном съезде.

26 января российский посол покинул Москву и 6 сентября 1686 года прибыл в Енисейск. Ф.А. Головину вменялось в обязанность отстоять русские рубежи в Восточной Сибири не только дипломатическим путем, но и «воинским промыслом». Для организации обороны ему передавалась власть над огромной территорией Иркутского, Нерчинско-го, Албазинского уездов.

Согласно указу от 10 декабря 1685 года, из Москвы, в Пекин были посланы гонцы — подьячие Посольского приказа Никифор Венюков и Иван Фаворов, посещавшие Китай еще с Н. Спафарием. В царской грамоте богдыхану указывалось на неожиданность начатых военных действий, на существовавшую возможность их предотвращения дипломатическим путем «без разлития крови и опустошения государств». Русское правительство извещало китайского императора о своем согласии начать мирные переговоры в Албазине и о выезде туда из Москвы послов при условии установления перемирия и отступления маньчжурской армии с российской территории. Н. Венюкову и И. Фаворову поручалось выяснить дальнейшие намерения маньчжурского двора и конкретизировать условия мира.

Н. Венюков и И. Фаворов выехали из Москвы 20 декабря 1685 года. Долгое и трудное путешествие продолжалось до конца октября 1686 года. 31 октября Венюков и Фаворов прибыли в Пекин и вручили послание русского правительства «хановым ближним людям».

В ходе встреч с представителями Москвы маньчжурские чиновники пытались навязать ту же точку зрения на развитие обстановки в Приамурье, которую они излагали еще посольству Н. Спафария. Цинский двор отказывался считать себя в состоянии войны с Россией и объявлял, что военные действия вызваны прежде всего самовольством казаков, занявших берега Амура, а также отказом нерчин-ских властей в выдаче «перебежчика» Гантимура. Тем не менее они утверждали о готовности богдыхана сохранять «мир и дружбу» и немедленно снять осаду Албазина. Маньчжуры предлагали обменять Гантимура на русских пленных, а свои территориальные притязания ограничивали уже только Приамурьем.

В «отписке» Венюкова и Фаворова говорилось: «И слыша о том мирном постановлении, хан их, также и они, хановы ближние люди, чтоб кровопролитие на обе стороны перестало, радуяся для того, что у хана их ни с которым пограничным государем войны не бывало, и ныне войны с царским величеством потому и не желая… быта в дружбе и любви желает, и, жалея тех людей, которые сидят в Алба-зине, чтоб з голоду не померли, войскам своим от Албази-на отступить указал».

«Хановы ближние люди» предложили русским гонцам немедленно послать в Албазин двух человек с извещением о предстоящем приезде русского посла и о необходимости сохранения «статус-кво» под Албазином. Маньчжуры брали на себя обязательство прекратить военные действия, «никакого задору с албазинскими казаками не чинить». Одновременно от русского гарнизона цинские власти требовали «никакова задору, покамест совершенный мир учинитца, албазинские казаки не чинили б, и на Амур в судах не выходили б, и ясачных людей не побивали, и ясаку с них не брали б, и естли де от того престанут, и оттого учинитца совершенный мир».

Венюков и Фаворов отказались выполнить требования Цинского двора, сославшись на отсутствие полномочий, указав, что казаки «сидят в городе по указу царского величества, а не самовольством». В ответ «хановы ближние люди» пригрозили, что, если гонцы не будут посланы в Албазин, тогда судьба русских защитников будет плачевной: маньчжурское войско усилит осаду и казаки «помрут голодною смертью».{109} Это вынудило русских представителей в Пекине принять требования цинских властей. В Албазин с письмом на имя А. Толбузина были посланы «селенгинские казаки» Иван Шарапов и Павел Бушков. К тому времени воевода Толбузин уже погиб, об этом Венюкову и Фаворову сказали сами маньчжуры, однако русские представители не поверили этой информации.