– Думаю, Амбруаз оценил мою стойкость. Я встретился с ним до того, как выиграл стипендию и подружился с его сыном. Пару раз мне приходилось мыть его машину, потому что мать работала экономкой в семье Кадоган, с которой Амбруаз был дружен.

– Я их знаю, – кивнула Эмбер.

– Конечно, знаешь. Кто о них не слышал? Одна из самых известных семей Англии с обширными связями. – Голос Коннела стал хриплым, словно в горле вдруг запершило. Воспоминания ожили, прошлое вернулось былой горечью, будто кто-то незаметно подкрался сзади и сбил с ног коварным ударом. Сердце стучало как молот. Коннелу стало душно в четырех стенах: захотелось вырваться на воздух или схватить Эмбер и сжать ее в объятиях.

– Продолжай.

Ее спокойный голос развеял туман перед глазами. У Коннела возникло искушение закончить рассказ, сказав, что остальное ее не касается. Однако после стольких лет он больше не мог держать боль в себе. Кроме того, Эмбер полезно узнать что-то хорошее о своем отце. Он прочистил горло.

– Мать работала на эту семью с тех пор, как сошла с трапа корабля, прибывшего из Ирландии. Ее заставляли много и тяжело работать, но она не жаловалась и была благодарна, что ее приняли в дом с маленьким ребенком. – Коннел поднял брови. – Боюсь, тебе никогда не приходилось выслушивать точку зрения тех, кому меньше повезло в жизни?

– Богатство не гарантирует счастья. Думаю, мы оба согласны с этим, – ровным голосом напомнила Эмбер. – Пожалуйста, не останавливайся теперь, когда история стала интересной.

– Интересной? Я бы назвал это по-другому, – скривил губы Коннел, подумав о том, что некоторые воспоминания никогда не перестанут ранить. Может быть, поэтому он похоронил их столь глубоко?

– Однажды пропало бриллиантовое кольцо – бесценная семейная реликвия. Одна из дочерей Кадоганов обвинила в краже мою мать. – Его сердце сжалось, когда он вспомнил, как мать говорила с ним по телефону дрожащим от слез голосом. Все годы, что она с разбитым сердцем тщетно ждала весточки из Ирландии от своей семьи, она ни разу не заплакала. – Мать была кристально честным человеком и не могла поверить, что ее назовут воровкой в семье, на которую работала долгие годы. Она не сомневалась, что в доме ей доверяли. Доверие – вот ключевое слово. Оно ничего не значило для Кадоганов.

В смежной комнате огромного номера пробили часы. Дождавшись, пока замер последний звук, Эмбер спросила:

– Что дальше?

Коннел тяжело вздохнул.

– Учитывая долгий срок службы, семья не выдвинула против матери обвинений, но уволила ее. Ей удалось устроиться уборщицей в школу для девочек. Она так и не пережила унижения. – В горле у Коннела застрял комок: снова вернулось чувство беспомощности от чудовищной несправедливости. – Мать умерла спустя несколько месяцев.

– Ох, Коннел.

Он поднял обе руки в нетерпеливом жесте. Ему не нужны жалость Эмбер Картер или нежность в ее голосе. Коннел не верил в их искренность.

– На этом все бы закончилось, если бы я не вернулся в дом, чтобы узнать у одной из дочерей, что произошло на самом деле.

Коннел замолк, но Эмбер не торопила его, иначе, возможно, он не стал бы продолжать. Тем не менее когда он снова заговорил, его голос предательски дрожал:

– Она сказала, что кольцо украл ухажер ее сестры. Парень был наркоманом: ему нужны были деньги на наркотики. Дело, конечно, быстро замяли, а мать сделали козлом отпущения. – Он горько засмеялся. – Тогда я решил отомстить.

– Господи, Коннел, – прошептала она, – что ты сделал?

– Не пугайся, Эмбер, я никому не причинил вреда, если ты подумала об этом. Однако я наказал их другим способом там, где они были уязвимы. Однажды ночью, когда стемнело, взял баллон с краской и разукрасил их роскошный особняк граффити, чтобы все знали о том, как они коррумпированы. Дому был нанесен ущерб. Они вызвали полицию. Мое слово ничего не значило против них. В конце концов, семейство Кадоган – одно из самых старых и уважаемых в стране, а я… – пожал он плечами, – хулиган, у которого есть мотив для мести.

Помолчав, Эмбер спросила:

– Какое участие принимал в этом отец?

Глядя прямо перед собой, Коннел вспоминал вонь немытых тел и шум голосов за стеной. В крохотной камере полицейского участка без окон он хорошо представил себе дальнейшую судьбу и был близок к отчаянию.

– Когда я сидел в камере предварительного заключения, зная, что мое место в университете отозвано, и ожидал приговора и тюремного срока, явился Амбруаз и вызволил меня под залог. Думаю, Рейф позвонил ему. Амбруаз сообщил властям, что я много лет дружил с его сыном и впервые нарушил закон. Не знаю, говорил ли он с Кадоганами, но все обвинения с меня были сняты. Твой отец предложил мне работу в своей строительной компании при условии, что я хорошо проявлю себя и не буду заикаться об учебе. Поклявшись, что оправдаю доверие, я прошел весь путь наверх, начав с низшей ступени. Для меня не осталось секретов в строительстве. Работая день и ночь, откладывая каждую копейку, я скопил достаточно средств, чтобы вложить в первый объект недвижимости. А дальше, как говорится, все пошло своим чередом.

Теперь Эмбер понимала Коннела Девлина гораздо лучше. Многое в нем вызывало восхищение, но не все. Он много трудился, был честен, но бессердечен. Ей стало понятно его предубеждение против таких, как она. Коннел презирал людей, не разделявших его ценностей. В его представлении Эмбер принадлежала к категории богатых и избалованных – тех, кто шел по жизни напролом, не обращая внимания на сломанные судьбы, как погубившие его мать Кадоганы.

В его лице она заметила боль, которую Коннел безуспешно пытался спрятать: Эмбер слишком хорошо умела распознавать скрытую боль. Между тем, несмотря на всю сложившуюся запутанную ситуацию, ей хотелось подойти и обнять его. Коннел сидел в кресле напротив в дорогом костюме с расстегнутым воротом рубашки и съехавшим на сторону галстуке. С взъерошенными темными волосами он выглядел доступным, как никогда, и Эмбер захлестнула волна нежности к нему. В то же время она испытывала ненависть к Кадоганам за то, как они обошлись с его матерью. Эмбер внутренне аплодировала акции возмездия с граффити. Ей казалось совершенно естественным поцеловать Коннела, облегчить его страдания своим жаждущим ласки телом. Однако секс не входил в их программу. Коннел сообщил ей об этом.

Глядя сквозь декоративную арку на усыпанную лепестками роз постель, Эмбер думала о том, как переживет сегодняшнюю и последующие ночи, если ей запрещено прикасаться к нему. Она умирала от желания испытать ласку его опытных рук и заново открыть наслаждение сексом. Может быть, стоит попробовать случайно прижаться к нему во сне или притвориться, что ее мучают кошмары?

Эмбер сделала глоток шампанского. Нет. Ей не удастся ничего добиться от Коннела, если она не будет честна с ним. Она уже привела его в ярость, скрыв девственность. Нельзя допустить, чтобы он поймал ее на притворстве и потерял всякое уважение. Выбор невелик: или ей предстоит три месяца ходить вокруг Коннела на цыпочках, испытывая нарастающее напряжение, или она сделает первый шаг и откровенно заговорит о том, чего ей так сильно хочется. Терять больше нечего.