мне по секрету сказала, что папа Пимочкиной вот-вот станет большой шишкой в горкоме: мол всё уже решено — для нового назначения ждут подходящую дату.

— Да что мне её папа? — сказал Аверин.

Вздохнул.

— Нет, тут ты не прав, — сказал Пашка. — Папа жены — это важно. Тесть на хорошей должности — это залог благополучия твоей семьи.

Славка махнул рукой.

— Какой тесть? Пимочкина хорошая девчонка…

Аверин улыбнулся, будто что-то вспомнил.

— Она мне Тосю Кислицыну из «Девчат» напоминает, — сказал он.

— Совсем не похожа, — сказал Могильный.

— Я не про внешность говорю, — ответил Славка. — Светка такая же… шебутная. Я «Девчат» в прошлый раз ещё до армии смотрел. Если бы этот фильм снова показывали в кинотеатре — с удовольствием посмотрел бы снова.

Пашка пожал плечами.

— Так смотри на свою Тосю-Свету, — сказал он. — Хоть каждый день — всю жизнь. Кто тебе мешает? Ты у нас геройский парень. В количестве гирек на правильной чаше весов любому из нас фору дашь. Ольга говорит: девчонки говорят о тебе чаще, чем о других.

— Говорят… Слышал я о ком она говорит.

— Кто?

— Пимочкина, — сказал Слава. — Ты из-за своей Фролович вообще ничего вокруг не замечаешь. Герои сейчас не в моде, чтоб ты знал. Девчонкам теперь или смазливых Делонов подавай. Или…

Аверин замолчал, не договорив; снова взглянул на меня.

— Или кого? — спросил Могильный.

— Или вот таких, как Санёк.

Староста наклоном головы указал на меня.

Я видел, что он злится. И даже понимал причину его злости. В прошлой жизни меня бы тоже обидела и разозлила подобная ситуация: если бы мне (высокому, атлетично сложенному красавцу!) женщина предпочла какого-то мелкого и невзрачного субъекта. Странно, что Аверин ещё не пытался меня запугивать и «ставить на место» — я бы, вполне вероятно, именно так на его месте и поступил: никогда не страдал идеями всеобщего равенства и всепрощением.

Пашка посмотрел в мою сторону, оглядел меня с ног до головы — точно только сейчас впервые заметил.

— Сашок-то тут причём? — спросил он.

— При том! — сказал Аверин. — Светка кружит вокруг него с утра до вечера, как пчела над цветком. «Саша то, Саша это…» Только и слышу от неё: «Саша, Саша, Саша»!

Он скривил недовольную мину.

— Не обижайся Санёк, но у меня уже челюсти сводит, когда я слышу твоё имя — будто кислое яблоко надкусываю. И чем только ты привлёк её?! Ума не приложу!

— Дело попахивает дуэлью, — сказал Могильный.

Я видел, что Пашка пошутил.

Но Аверин в его словах шутку не заметил.

— А я бы и вызвал его! — сказал Славка. — Как тот Пушкин Дантеса. Если бы это хоть как-то помогло.

— Считаешь, не поможет? — спросил Павел.

Он постарался задать вопрос серьёзным тоном.

Но его глаза весело блестели.

— А!..

Староста всердцах отмахнулся.

— Только хуже станет, — сказал он. — Светка — она… не такая, как все. Говорю же: она особенная — не как та Королева. Заработаю у неё кучу гирек. Только не на ту чашу.

— Мужики, — сказал я. — Хочу внести ясность в вашу дискуссию. На руку и сердце Светланы Пимочкиной я не претендую. Совсем не претендую. И на её папу в горкоме — тоже. Хотя признаю: Пашка прав. Тесть-горкомовская шишка — это очень полезный атрибут семьи. Но я — пас. Честное слово. Уж лучше стану платить налог на бездетность.

Не уверен, что Аверин и Могильный поняли, о чём я им сообщил.

Потому что парни смотрели на меня с таким удивлением на лицах, будто я — внезапно заговорившая собака.

— Голос прорезался, — сказал Пашка.

— Ага, заговорил, — согласился с ним Слава. — Выздоровел?

— Всё нормально у меня с горлом, — признался я. — И было, и есть. Всё из-за той дурацкой гитары. Притворялся, чтобы меня не заставляли петь. Не люблю быть в центре внимания.

Аверин и Могильный взглянули друг на друга, потом вновь скрестили взгляды на моём лице.

— Обманывать товарищей — нехорошо, — сказал староста.

Я услышал в его голосе нотки обиды.

— Ни один товарищ от моих действий не пострадал, — сказал я. — Из-за этой вынужденной мистификации страдать приходилось только мне. Это в меня вливали всякую горячую гадость. Трижды язык обжог! А вкус гематогена уже преследует меня во сне.

— Славка бы с удовольствием оказался на твоём месте — не пожалел бы свой язык.

— И гематоген я люблю.

— Кто ж знал, что Пимочкина так отреагирует на мою болезнь.

Я развёл руками.

— Нет, значит: ты всё это время морочил нам голову? — сказал Могильный.

— Ну… простите, — сказал я.

— «Простите» не отделаешь, — заявил Пашка. — Будешь играть для нас на гитаре.

— Говорю же…

Могильный жестом заставил меня умолкнуть.

— Не здесь, не в колхозе, — сказал он. — Принесу гитару в общагу. Родители мне её на окончание школы подарили — взамен той, что разбил младший брат. Принесу, принесу! Всё равно она валяется у меня дома без дела. Будешь петь нам по вечерам Высоцкого. Ну и… что ты там ещё знаешь? Правильно говорю, Славка?

— Эээ… а что ты там говорил на счёт Светы Пимочкиной? — спросил Аверин.

— Я сказал, что не намереваюсь за ней ухаживать, — ответил я. — Тося Кислицына — не мой типаж. Если уж… кхм… то королеву. Ну, или Королеву. Но от дуэли не отказываюсь — из чисто спортивного интереса. Хоть на пистолях, хоть на шпагах. Так что жду ваших секундантов, товарищ Дантес.

— Иди ты… Но я вообще-то подразумевал, что Дантес — это ты.

— Ладно. Согласен. Дантес ведь победил.

— Тебе победа не светит, — сказал Слава. — Пистоли и шпаги ему подавай. Ты оружие-то в руках держал, студент? Дуэлянт…

— Хватит вам!.. — сказал Могильный. — Дуэли отменяются. Это буржуйское занятие. Советский человек доказывает свою правоту ударным трудом и дисциплиной.

Я улыбнулся его шутке.

Но Пашка, похоже, не шутил.

— Человек в космос полетел! — сказал он. — Скоро начнёт колонизировать другие планеты! А они тут из чулана достали дуэли — совсем с ума сошли.

Он покрутил пальцем у виска.

— Комсорг бы ваши слова точно не