В тот день, который запомнился нам надолго, из клонирующих установок появилось более трех десятков новых ящеров, а вместе с Рамой и Шпротом у нас стало тридцать три динозавра и один ихтиозавр[2].

Ихтиозавр в переводе на русский означает «рыбоящер». Назвали мы его Водолазом. Для него мы устроили бассейн, в котором поселился и дедушка. Они отлично ладили, дедушка даже полюбил его больше пираний. Когда же ихтиозавра отпустили в Москву-реку, то дедушка, понимая, что она слишком загрязнена, а ихтиозавру нужны более просторные и чистые водоемы, поплыл вместе с ним к морю по сложной сети каналов и шлюзов. Конечной целью был Финский залив и Балтийское море. Заплыв продолжался около двух недель, и потом дедушка вернулся с хорошим известием, что наш рыбоящер уже в Финском заливе.

У нас осталось несколько цветных фотографий ихтиозавра и видеокассета, на которой запечатлен запуск Водолаза в Москву-реку.

В непрерывном уходе за динозаврами прошло несколько недель. В школе я практически не появлялся, да и наш домашний телефон отвечал редко, потому что мама и Нюсяка проводили большую часть дня в ангаре. Сестра, вначале боявшаяся ящеров, потом настолько освоилась, что сама стала считать себя маленьким динозавренком. Изредка я поднимал голову и видел, как среди появившихся ящеров мелькает Нюсяка, с ловкостью мартышки перенимавшая повадки этих громадин.

Например, играя с протоцератопсом Гунькой, Нюсяка становилась такой же толстой и неуклюжей и ползала, как он, а с паразауролофами Бякой и Букой вела себя, как они, и важно топала, опираясь на руки точь-в-точь, как Бука и Бяка опирались при ходьбе на развитые передние лапы.

У мамы было множество других забот, и Нюсяку никто не ограничивал питаться любимым мылом, что она с удовольствием и делала, а однажды любопытный полакантус Вареник сунул морду в тарелку с кашей из стирального порошка, а потом долго чихал и тер морду о хвост.

– Бедняга! Он-то привык, что у них в юрском периоде с экологией было нормально! – засмеялась мама.

Она полностью взяла на себя заботу обо всех летающих ящерах и стала вожаком этой разномастной крылатой команды. «Моя стая», – говорила про нее мама. Иногда, когда темнело или было облачно, они вылетали из ангара и кружили над городом – впереди мама-вожак, за ней птеранодон Абракадабр, а за ним целая стая – рамфоринхи Рама и Фуфайкин, птеродактили Бомба и Угольник. На плече у мамы сидел археоптерикс Козявка, который сам летал плохо. Иногда крылатая стая переставала слушаться маму и начинала охотиться.

Однажды произошел комичный случай: у старушки пропал пудель, и она утверждала, что его унесло крылатое чудовище, а потом собаку, живую и невредимую, нашли на крыше одного из домов. Открою вам секрет. Пуделя унес рамфоринх Фуфайкин с твердым намерением сожрать его, но мама, вовремя заметив, отобрала у него песика и оставила визжащего пуделя на крыше.

Из-за этого мама рассердилась на рамфоринха и несколько дней не брала его на воздушные прогулки. Впрочем, потом она смягчилась, и Фуфайкин вновь стал одним из ее любимцев. Как ни странно, самым непредсказуемым из всех летающих ящеров оказался археоптерикс Козявка, самый мелкий из них. Во-первых, он перелетал только на короткие расстояния, а во-вторых, он оказался самым настоящим врагом ворон.

В первый же день, удивленные его необычной красной раскраской, на археоптерикса напали две вороны, но они просчитались. Одной он сразу, одним щелчком клюва, отсек голову, а вторая успела спастись и долго возмущенно каркала, сидя на дереве, не понимая, как маленькая птичка может оказаться такой кровожадной. С тех пор Козявка стал охотиться на ворон, видимо, решив, что они – его добыча. Сколько мы ни пытались отучить Козявку от этой привычки – ничего не вышло, и мама вынуждена была или носить его с собой, или оставлять в ангаре в клетке для канареек.

Кстати, он до сих пор остался где-то в Москве. Запомните: археоптерикса легко узнать по красному оперению и клюву с зубами, а подманить его можно мелко нарезанным мясом или чучелом вороны.

Когда через две недели спячка завершилась, кокон лопнул и в ангаре, протирая глаза, весь обсыпанный стружкой, вновь появился Фритт, наше динозавриное семейство приветствовало его дружным гомоном. Папе немедленно пришлось удирать от игуанодонта Витька, который, увидев Фритта, возомнил, что он новенький, и для повышения своего авторитета решил отколотить его костяными кинжалами на передних лапах. Но за папу вступился узнавший его тираннозавр Шпрот, вольер которого оказался не заперт. Он погнал игуанодонта через весь ангар, пока тот не забился за один из инкубаторов.

– Мне показалось, что я в сумасшедшем доме. Все кричат, рычат, горланят! – признавался потом Фритт.

– А кто этот сумасшедший дом развел? С вами, учеными, вечно так. Вначале придумаете атомную бомбу, а потом удивляетесь: что это за мерзость? – сердился дедушка.

Мы прекрасно сознавали, что с растущими не по дням, а по часам динозаврами сидим как на вулкане, и рано или поздно ангар окажется для них слишком тесен, и тогда наша тайна станет известна всем. Так оно и случилось. Однажды утром благодаря анкилозавру Проклу и его хвосту-молоту, а также не без помощи тираннозавра Шпрота ящеры вырвались из ангара и очутились на улицах Москвы. Именно тогда тайное стало явным, а то, что раньше воспринималось лишь как кошмарный сон, обратилось в реальность.

Поспешность нужна для двух вещей – при ловле блох и улепетывании от динозавров.

Наблюдение Макса

Случилось это душной майской ночью, когда луна была молодой и легкий ветерок шевелил листья сирени». Эту фразу я списал из книжки. В действительности та ночь была не душной, а холодной и сырой, дул сильный ветер. Что касается размеров луны на небе и сирени, то такой ерунды я вообще не помню.

Но вернемся к анкилозавру Проклу и его хвосту-молоту, которым он разнес ангар. Прокл и раньше любил поразмять хвост, заканчивающийся массивными костяными шарами. Обычно перед ударом он начинал его быстро раскручивать, на мгновение замирал, и костяные шары обрушивались на цель...

В ту ночь мамы с Нюсякой с нами не было, дедушка спал на дне бассейна с ихтиозавром, я тоже видел сны, но не в бассейне, а под одеялом, а папа, который после очередной мумификации мог долгое время не отдыхать, сидел в задней комнате ангара и собирал из запасных частей второго робота-повара.

Анкилозавр Прокл был большим лакомкой, он любил оставлять от обеда самые вкусные кусочки плодов, клал перед носом, охранял их несколько часов и съедал перед рассветом. Той ночью игуанодонт Витек, давно зарившийся на такое богатство, воспользовавшись тем, что Прокл заснул, подкрался и стащил у него лакомство. Анкилозавр открыл глаза в ту секунду, когда плоды исчезли в пасти игуанодонта. Прокла охватило справедливое негодование, мгновенно переросшее в ярость, и он завертелся на месте, раскручивая хвост с молотом.