Пожилой слуга встряхнув, развернул простой плащ, обернув затем им Алека поверх связанных рук. Ихакобин повернулся уходить, и двое огромных слуг крепко схватили Алека за плечи, направляя его следом. Алек, пока они шли мимо других клеток, опустил голову и под прикрытием своих грязных распущенных волос, все время выглядывал Серегила, но нигде не было и следа его.

Упала ночь, однако рыночная толпа стала лишь гуще. Если бы ему и удалось теперь освободиться, он был бос, безоружен, и практически раздет. Его светлая кожа и волосы сразу же привлекли бы к себе здесь внимание, не говоря уже о свежих клеймах. Всюду, куда ни глянь, были люди в той же отчаянной ситуации: заключенные в клетки, прикованные к столбам, выставленные напоказ или тащившиеся позади торговцев-зенгати и хозяев-пленимарцев. Основная масса рабов, кажется, была выходцами из Трех Стран, но он увидел среди прочих и немногочисленных фейе, взнузданных и связанных, с безразличными ко всему глазами.

Холодало, гладкие уличные булыжники ранили его ноги. Все еще едва держась на ногах, он еле плёлся и упал бы не раз, если бы стражи не держали его так крепко. Он больно ушиб пальцы ноги обо что-то твёрдое и хромал, пока его тащили к другой площади.

— Вот второй урок, который получает всякий раб, попавший в Ригу, — Ихакобин указал на линию полуголых несчастных, прикованных цепями вдоль каменной стены. На шее каждого или каждой из них висела табличка, а у многих вместо рук или ног были лишь перевязанные культи.

— Рабы, совершившие побег, лишаются ноги. — Он кивнул на смертельно бледного мальчика, у которого не было обеих ног. — Этот бежал дважды, как видишь. Через несколько дней его повесят. Те, что крадут, лишаются пальцев или руки. Ну, думаю, остальное ты и сам поймёшь.

Он сделал так, чтобы его люди провели Алека мимо жалкой женщины, прикованной в самом конце. Её руки и ноги были целы, но когда по резкой команде Ихакобина она широко открыла рот, Алек увидел почерневшую рану на месте вырванного языка.

— Так наказывают тех, кто грубит хозяину, — предупредил Ихакобин. — Я очень надеюсь, что ты запомнишь это хорошенько. Мне мало пользы в твоём языке, так что я не премину сделать это, если снова попытаешься грубо говорить со мной. Ты всё понял?

Алек с трудом сглотнул ком желчи, подкативший к горлу, затем сказал настолько смиренно, насколько был способен:

— Да, илбан, всё.

"Неважно, какую роль ты играешь, отдайся игре целиком", — шептал ему изнутри голос Серегила. Алек позволил всем страхам и ужасу, с которыми до сих пор боролся, отразиться на своем лице.

— Вот и прекрасно, — Ихакобин ласково похлопал его по плечу. — Выкажи мне надлежащее уважение, и окажется, что я очень добрый хозяин.

Немного погодя они остановились в месте, похожем на кузнечную лавку. По крайней мере, внутри было очень жарко. Кузнец приветствовал хозяина Алека почтительным поклоном, затем показал Алеку, что ему следует встать на колени возле наковальни в центре. Когда же тот сделал вид, что не понимает, его быстро заставили повиноваться, грубо подтолкнув и пнув под колени. Ихакобин достал из камзола тонкий серебристый обруч и дал его кузнецу. "Ошейник раба", — понял Алек, вспомнив золотое кручёное ожерелье, которое носил тот другой раб, и являющееся, очевидно, показателем статуса. Серебряный ошейник не был замкнут, на обоих концах его были специальные ушки. Кузнец слегка разогнул его, чтобы надеть на шею Алека, затем пригнул голову юноши к наковальне. Один из слуг Ихакобина держал Алека, а кузнец вставил медную заклепку в отверстия, приложил кончик прямого долота и нанес всего один точный удар молотком, столь сильный, что голова Алека ударилась о железо наковальни.

— Как тут и был, — Ихакобин сунул палец под обруч и слегка подергал его. — Не туго, нет? Нет возражений?

— Не туго…, илбан, — смог выдавить из себя Алек, с ненавистью ощущая на своей коже холодную тяжесть металла, такую же, как и на своих запястьях.

— На тебе рабские клейма, а каждый пленимарец знает, куда надо смотреть. Этот обруч означает, что ты принадлежишь мне, и его не так просто снять, как кажется. Держи это в памяти, ибо я заметил, как ты озираешься в поисках пути к бегству.

Алек виновато покраснел, а Ихакобин рассмеялся.

— А ты крепкий орешек, как я погляжу? Боюсь только, со мной это не сработает.

По его приказу слуги отвели Алека в ожидавшую неподалеку карету. Она была небольшая, но хорошей работы, украшенная инкрустацией и полированным деревом. Свет медных фонарей по краям скамьи возницы играл бликами на лоснящихся боках пары вороных силмаи, впряженных в карету. Этот Ихакобин должно быть очень знатен и весьма богат.

Ливрейный лакей спрыгнул открыть хозяину дверцу. Ихакобин поднялся на подножку и уселся на сиденье, обтянутое тисненой красной кожей. Охранники Алека запихали его внутрь, и он был вынужден встать на колени в ногах своего нового господина. Возница тронул лошадей, и они отправились в путь сквозь темноту. Ихакобин взял из кармана под окном какие-то бумаги и стал их читать, не обращая на Алека никакого внимания, словно его и не существовало. Алек имел теперь возможность рассмотреть Ихакобина поближе. Как и карета, одежда и прекрасная обувь его говорили о богатстве. Однако Серегил учил его не полагаться лишь на первые впечатления, и руки Ихакобина могли рассказать о нём больше. Помимо чернильных пятен, на его руках виднелись маленькие белые шрамы на тыльных сторонах кистей — особые метки, обычные для кузнецов или продавцов свечей. "Или же — магов", — добавил он про себя. Он попробовал вспомнить, как выглядят руки некроманта, но воспоминания уже стерлись, к тому же он больше запомнил те мучения, что они принесли ему своими грубыми прикосновениями, нежели то, как они выглядели.

— Куда мы едем…, илбан? — наконец отважился он спросить.

Ихакобин даже не глянул на него.

— Домой. Всё, помолчи.

Алек стиснул зубы и стал думать о том, не удастся ли выпрыгнуть на ходу, пока Ихакобин не смотрит на него. Но он все еще был скован, и слишком многое мешало этому. Он не был готов рискнуть ногой в самом начале игры. Ну что ж, он успокоился и стал смотреть в окно. Так как он находился в ногах, обзор его был ограничен, и всё, что удалось разглядеть — высокие здания и узкие улицы, затем пошла полоса деревьев, перемежающихся с фонарями, что было похоже на парк. Потом стало не на что смотреть, кроме восходящей луны.

Дорога становилась всё более ухабистой, и Алеку с трудом удавалось сохранить равновесие. Один особенно сильный толчок бросил его к коленям Ихакобина. Мужчина придержал его и потрепал по волосам так, будто Алек был собакой.

— Что это тут такое? — он отвел волосы с левого уха Алека и стал рассматривать синие метки от зубов дракона на его мочке. — Это что-то вроде знака клана, а?

— Нет, вовсе нет, илбан, — солгал Алек. — Это так — для красоты.

Ихакобин оставил его ухо в покое и вернулся к чтению. Алек покрутил запястьями в своих наручниках, пробуя, как держится похожий на гаечный ключ брусок, соединяющий их между собой. Я мог бы попытаться выпрыгнуть из кареты. А дальше? Остаться с переломанными костями и без одежды? — возразило ему сознание голосом Серегила.