Это, по-моему, называется «остаться наедине с судьбой» – не спрятаться не скрыться, надо делать и все. Он был явно охвачен ужасом, я это видела. Видела, что он напуган и чуть в прострации, при этом у него не было возможности улизнуть, так как было просто некуда – поймают и вернут. И даже не к кому из людей бежать, потому что все люди на сцене. А когда он и пытался двинуться куда-то в сторону, его держали твердо за руки с обеих сторон в рамках роли, и он физически не мог вырваться, так как в этот момент все еще были в одной связке – такой был танец.

И он тоже должен был кого-то держать, а его руки просто клали туда, куда нужно.

Когда этот, как я думала, кошмар для него кончился – этот его первый совместный танец – и Лена с режиссером заорали: «Гениально!» – у него были совершенно другие глаза. Я и сейчас плачу. Потому что мне показалось, что он может быть, первый раз в жизни увидел окружающее так, как его видим мы – в полноте всех красок и ощущений. Он увидел и людей не просто как декорации, перемещающиеся в пространстве, а именно (и я видела это!) он заинтересованно увидел их как ЛЮДЕЙ, с которыми у него вдруг появилось что-то ОБЩЕЕ, и это ему понравилось. Очень понравилось.

Именно тогда он и начал «слышать». Раньше ему говорили, а он был «в домике» и вообще не слушал, отключался полностью. Сейчас он включался, воспринимал прямую речь, делал то, что ему говорили, и очень старался, а когда его звали – поднимал голову, откликался и смотрел на человека, пусть еще и не совсем в глаза. Я видела достаточно мощную стадию контакта. Я знаю, что есть контакт пассивный и есть контакт активный. Этот контакт был, как мне кажется, промежуточный. Женя уже не боялся откликаться, ставился куда надо, слушал и слышал, и было видно, что он и понимает происходящее, и принимает в нем участие.

Потом его переодели в Зайца – костюм, который сшила прекрасный дизайнер Наталья Меглицкая. Ему безумно понравился костюм с розовым брюшком. Шапочка была с ушками, было видно, что он с таким огромным удовольствием и надевал, и носил его – как трехлетний ребенок. Он был счастлив, как в три года, и что у него костюм с ушами, которыми можно играть – он сидел и махал ими в разные стороны, и что брюшко у него розовое, мягкое, которые можно гладить, и что у него прекрасные белые штанишки и там есть маленький хвостик. Я видела, что это ему безумно нравилось, и он был в этом костюме совершенно счастливым человеком. Я видела, что когда он надел этот костюм, он прямо преобразился, как будто почувствовал себя зайчиком, и эта роль, я думаю, его вообще взбодрила. Поэтому что зайчик имеет право вести себя не так, как ему диктует диагноз, а как сам зайчик этого хочет, и это нормально.

Эта свобода и радость сразу были мною замечены, и не только мной – это было видно абсолютно всем. Все смотрели на Женю и начинали улыбаться. Я не могла даже понять, чему они улыбаются: то ли он очень смешной в костюме, и люди от этого смеются, то ли он очень счастливый, и человек, смотрящий на него, просто откликается на это счастье. Как же это было радостно мне! Мое сердце просто ликовало!

Но были у меня и большие страхи, и волнения, что у него снова начнутся его обычные резкие стереотипные движения на сцене на премьере. Я была часто из-за этого в напряжении и думала, что будет, удастся ему удержаться от них или нет, потому что на репетициях они не часто, но еще были. К моему удивлению и счастью, на премьере Женя вел себя просто великолепно. У него ни разу не было стереотипных движений, он абсолютно четко как-то внутренне собрался, и несмотря на то что премьера шла немало – пять часов. Конечно, с перерывом на кухни народов мира и лепку из глины, но всё равно сам спектакль шел часа три с половиной.

Но у Жени не было ни одного стереотипного движения, ничего, что напоминало бы вообще о диагнозе. Он вел себя как настоящий артист-заяц совершенно серьезным и нормальным образом. Я смотрела на него, широко раскрыв глаза, потому что он был полностью, на 100 % включен в процесс, был ответственен, ничего не забывал, в отличие от меня, которая вышла не вовремя и не в том месте, и ничего не путал, танцевал вместе со всеми, вовремя поднимал руки и ставил туда, куда надо, ноги, расходился в тот угол, куда сказали, брал свой реквизит оттуда, где он лежал, и клал на место.

И еще там была одна история, которую мне очень хочется рассказать. Наши репетиции всегда были кусками, а репетиции целиком у нас не было вообще до самой премьеры. Собственно говоря, целиковая репетиция – это и была сама премьера, сам спектакль. У Жени там была одна фраза: «Я вас всех люблю». По сути, его единственная фраза в спектакле.

Его во время репетиции каждый раз вызывали и говорили: «Женя, вот здесь ты скажешь эту фразу, и все». Иногда он ее тихо бормотал. И тогда вокруг него была совсем другая, чем на спектакле, обстановка. Репетировали мы в углу, рядом было много людей не в костюмах, это вообще не напоминало тогда театр. И я всегда была рядом. А там, на спектакле, Женя должен был выйти на переднюю сцену один, взять микрофон и один сказать, глядя на зрителей, прямо в зал эту фразу. А так как именно такой нормальной репетиции не было, так как просто руки не доходили и времени не было, то я за это тоже очень волновалась.

И вот премьера. Женьку берут за руку актрисы-мышки, потом окружают толпой остальные зверюшки, потом они тащат его на переднюю часть сцены и там, оставив чуть впереди, почти одного, без меня (а я думаю в это время, как ему одному без меня страшно), дают в руки микрофон. И вот он взял микрофон и в полной тишине еще сделал шаг вперед, немножко помолчал, а потом абсолютно четко, громко и спокойно, без всякой стереотипности, нормально сказал эту фразу:

«Я вас всех очень люблю».

И зал просто взорвался аплодисментами. Я стояла в стороне и, конечно, плакала. Плакали артисты на сцене, плакали зрители в зале, плакали за кулисами рабочие сцены, потому что это был избыток чувств, что-то невероятное! И от того, что он это сделал, смог, от того, что он включился, не испугался, не дергался, не закрылся и был как все, я чувствовала такой восторг и видела, что он прочувствовал эту торжественность, я видела это! И это было так удивительно, это было наше общее чудо.

А потом в самом конце там был стих про Женьку-аутиста. И актер, играющий зайца-адвоката, в это время подбежал к Жене, вытащил его вперед и как бы представил его залу. И Женя поклонился зрителям, а его этому никто не учил, это была его инициатива, то есть опять его собственная инициатива, вы представляете, что это было для меня?

Я поняла, что, когда его выделили на этих словах из толпы и представили, как отдельную важную личность, и таким образом он оказалась в первой шеренге, для него это стало особым моментом, у него опять глаза были другие, включенные, ясные и все понимающие. Он был как все.

И потом, когда все выходили на поклон, то Женьке, так как он был в первой шеренге, тут же первому и вручили букет цветов. Девушка вручила. Конкретно именно ему. И ему это настолько понравилось, что он гордо ехал с этим букетом всю дорогу домой, не отпуская его ни на минуту, и держал как знамя и как приз! Даже как медаль и орден! Нет, я думаю, даже больше! Потому что, когда я предложила еще в театре: «У Лены день рождения. Давай подарим букет ей?» – он твердо сказал «нет» и прижал букет к себе.