По настоянию отца ей пришлось просмотреть и приходную книгу, и счета. Среди них, заложенный где-то в конце, ей попался счет за ее одежду, пансион и учение.

- Значит, я тоже обхожусь не дешево? Не дешевле, чем лошади, телеги и фураж? - спросила она с виноватым видом.

- В это незачем было заглядывать. Мне надо только, чтобы ты знала о моих делах. А что ты стоишь недешево, так в том беды нет. И от тебя выгода будет куда больше.

- Не говори обо мне так! - взмолилась Грейс. - Я же не движимость.

- Движимость! Все ученые слова. Да ладно, ладно, я не против, тебе пристало говорить по-ученому, хотя ты мне и перечишь, - добродушно закончил Мелбери, с гордостью оглядывая дочь.

Наступило время ужина, как о том возвестила бабушка Оливер, между прочим, сообщившая:

- А хозяйка-то Хинток-хауса нас покидает. Говорят, завтра поутру отправляется в дальние края на всю зиму. А у меня в горле так и хрипит; разрази меня гром, если мне не хочется побежать за ней следом.

Когда старуха вышла из комнаты, Мелбери с горечью сказал:

- Выходит дело, дружбе вашей конец. Теперь нечего и мечтать, что она тебя повезет с собой, не придется тебе описывать ее путешествия.

Грейс промолчала.

- Что ни говори, - сердито продолжил Мелбери, - а во всем виноват Уинтерборн со своей дурацкой затеей. Так вот, слушай меня - обещай, что не будешь с ним видеться без моего ведома.

- Я и так с ним не вижусь.

- Вот и отлично. А то мне вся эта история совсем не нравится. Обижать я его не хочу, но твое благо мне дороже, так-то. Да сама смекни, разве такой девушке, как ты, воспитанной, деликатной, пристало жить с неотесанным фермером.

Грейс вздохнула; в этом вздохе слышалось одновременно и сочувствие к Джайлсу, и покорность непостижимой воле обстоятельств.

В это самое время за воротами напротив дома Мелбери Тимоти Тенге старший, встретив на дороге Кридла, вел с ним разговор о том же злополучном Уинтерборне.

Справляясь у Кридла, не слышно ли чего новенького, пильщик выражал лицом попеременно то радость в предвкушении новостей, то озабоченность в ожидании неприятностей, которыми эти новости были чреваты.

- Бедняга Марти Саут и так одна, как перст, да еще вот-вот лишится отца. Ведь совсем было оправился старик, а теперь, говорят, опять худо, кожа да кости... А что ты думаешь, сосед Кридл, если старик отправится к праотцам, не навредит ли это твоему хозяину Уинтерборну?

- Что я, пророк израильский, - ответствовал Кридл. - А если правду сказать, так еще как навредит. Я еще вчера своим худым умишком раскинул, и так прикидывал, и эдак. И я тебе вот что скажу - все дома мистера Уинтерборна висят на волоске; помрет Саут, и все дома без никакого перейдут к ней в ручки, в Хинток-хаус. Я ему говорил, да только все слова на ветер.

Кридл говорил правду. Жизнь - хрупкая жизнь одного человека, - законом назначенная отмерять срок аренды, держалась сейчас на волоске, а вместе с ней - будущее Джайлса Уинтерборна. Домишко Саутов, его собственный дом и арендованные еще его отцом полдюжины домов, принадлежавших различным семьям на протяжении последней сотни лет, - все они должны были с кончиной старика слиться в одном обширном владении.

И подумать только, каких-нибудь два месяца тому назад на отца Марти, человека лет пятидесяти пяти, суетливого и беспокойного, никто не обращал внимания, жизнь его была далека от злобы дня, волновавшей соседей, и обещала продлиться еще добрую четверть века.

Утром следующего дня Джайлс Уинтерборн бродил по своему саду, размышляя о горьких превратностях судьбы. Странное чувство не отпускало его: ему казалось, что дорожки сада, грядки с капустой, яблони, дом, винный подвал, давильня, конюшни, флюгер - все бежит от него куда-то прочь, как рисованные картинки в волшебном фонаре. Он давно знал о болезни Джона Саута, но как-то ни разу всерьез не подумал, чем это грозит ему в будущем. Справляться о здоровье больного, когда в дело замешан корыстный интерес, казалось ему еще безжалостнее, чем избегать разговора, поэтому он взял себе за правило обходить домик Марти стороной.

Джайлс все еще бродил по саду, когда кто-то его окликнул. Это оказалась Марти, прибежавшая к нему за помощью в таком отчаянии, что даже забыла прикрыть свою стриженую голову.

- Отец совсем измучился, мистер Уинтерборн. Вы знаете, о чем я говорю. Его изводит это высокое дерево перед окном. Ему все мерещится, что оно вот-вот рухнет и раздавит его и меня. Вы не могли бы забежать к нам на минутку? Может быть, вы его успокоите, меня он совсем перестал слушать.

Джайлс отправился за Марти и, войдя в дом, поднялся к старику наверх. Джон Саут сидел в кресле у кровати, обложенный со всех сторон подушками, и, не отрываясь, смотрел на высокий вяз за окном.

- А, сосед Уинтерборн, - встретил он Джайлса. - Если бы моя смерть была в убыток мне одному, я бы не роптал, - моей жизни какая теперь цена, - да за вас досадно. Вы еще человек молодой, у вас вся жизнь впереди. Подвел я вас, собрался помирать в пятьдесят пять лет, точно назло. Только я бы еще за себя постоял, знаю, что постоял, кабы не это вот дерево. Сведет оно меня в могилу. Как ветер подует, так жду беды, все думаю, сейчас рухнет и нас всех в лепешку. И это в вашем-то доме! Ну, как оно меня вправду убьет - что вы тогда скажете?

- Вы обо мне не тревожьтесь. О себе лучше подумайте, - успокоил его Джайлс.

Он посмотрел на вяз, с которого не сводил взгляда старый лесоруб. Огромное дерево - Джайлс знал его с детства - отстояло на две трети своей высоты от жилища Саутов. В ненастную погоду под порывами ветра оно гнулось и скрипело, как в эту минуту, и это обычное явление породило в старике ставшую неотвязной мысль о том, что вяз каждое мгновение может рухнуть и задавить его насмерть. Не внимая никаким уговорам, он целыми днями просиживал у окна, устремив беспокойный взгляд на дерево и вслушиваясь в унылые грегорианские хоралы, которые исторгал из него ветер. Не телесный недуг, а именно этот страх с несомненностью для окружающих подтачивал здоровье Джона Саута.

Под ветром раскачивалась вершина старого вяза, и послушно раскачивалась за ней голова старика.

- Я еще мальчишкой был, подумывал, а не срубить ли мне его - хорошая выйдет жердь для бельевой веревки; и когда постарше стал, все собирался его срубить, да так и не собрался. Вот и стоит оно, разрослось. Это мой враг, смерть моя. Мог я тогда мальчишкой подумать, что этакое деревце вон как вымахает и меня в могилу сведет?

- Да не тревожьтесь, ничего такого не случится, - наперебой утешали его Марти с Уинтерборном, думая про себя, что дерево в самом деле сведет его в могилу, хоть и не так, как ему это представляется.

- Вот что можно сделать, - вдруг сообразил Уинтерборн. - Я сегодня же обобью нижние сучья, тогда оно не будет так скрипеть под ветром.