Вечером ему велели раздать больным подносы с едой. Впервые надзиратели о чем-то просили его. Покорный и полный сил, он медленно поплелся по коридору, с удивлением заглядывая в многочисленные камеры. Большинство постояльцев вели себя спокойно. Они сидели на кроватях, раскачиваясь из стороны и сторону, или бродили по камере, отгоняя невидимых мух. Некоторые пытались узнать у него последние новости, но Джошу нечего было им рассказать. Человека без лица пришлось кормить с ложечки. Джош поставил поднос на край койки и наполнил ложку. Когда ложка оказалась во рту заключенного, он механически проглотил ее содержимое, Джош кормил страдальца до тех пор, пока его рот не перестал открываться. Затем Джош вытер складки кожи на его лице, опасаясь, как бы он не протянул свои узловатые руки и не дотронулся до него.

К тому времени, когда Джош добрался до отделения интенсивной терапии, ему уже хотелось вернуться в свою камеру. Он собирался оставить подносы на хромированном столике в коридоре, но усталый и загруженный работой санитар велел закончить дело.

Палата напоминала пещеру — здесь было холодно и пахло антисептиками. Низкая температура лучше способствовала обеззараживанию. Стены были покрыты толстым слоем штукатурки, благодаря чему углы становились не такими острыми. В верхней части их покрасили серой невзрачной краской. На потолке, находящемся на высоте шести метров от пола, висели флуоресцентные лампы, излучающие слабый свет. Кровати стояли в нишах, напоминающих по форме арки.

Он обратил внимание на пациента, возле которого стоял аппарат искусственной вентиляции легких, гремящий, как старый мотор. Рядом под капельницей лежал настоящий доходяга. Джош подумал, что ему вряд ли понадобится еда, поэтому двинулся дальше, колесики тележки гремели по каменному полу. Он положил поднос на живот больного и сунул ложку ему в руку, затем поставил подносы на тумбочки у двух соседних кроватей, где пациенты спали. После этого подошел к кровати, огороженной решеткой, и увидел Элгина.

Даже в бессознательном состоянии, прикованный к кровати, Элгин вызывал у него животный ужас. На занятиях брата Майка он всегда носил майку, чтобы продемонстрировать татуировки: на его широких плечах расправляли крылья хищные птицы, локти обвивала паутина, а голые ангелы с большими сиськами уютно расположились на его груди. По словам Кроули, Элгин ходил на занятия, чтобы не утратить навыков работы с тушью на случай, пусть и весьма маловероятный, если ему удастся выйти на свободу и открыть свой салон. Теперь половину лица Элгина покрывала марля, на которой проступили кровавые пятна. На его шее виднелись швы и порезы, похожие на черных мух, прилипших к запекшейся крови. Он крепко прижимал под мышками простыню, которая как палатка поднималась над его грудью. Казалось, ее специально так положили, чтобы она не прикасалась к ужасным ранам, скрытым под ней. Вид у него был совершенно беспомощный, но вместе с тем на редкость устрашающий. Дверь в клетку была закрыта, но замка Джош не заметил. Элгин в любой момент мог освободиться от пут, встать и открыть дверь, а Джош был слишком напуган, чтобы сдвинуться с места.

Неожиданно сзади послышался недовольный голос, и Джош обернулся, чтобы определить источник возмущения.

— Куда ты так спешишь? Кое-кто вполне может съесть его обед.

Это был Рой. Он сидел на кровати в своей нише, находящейся в противоположном конце комнаты. Матрас прогибался под ним. Его протез стоял у стены, весь пожелтевший и покрытый пятнами. Когда Джош покорно покатил тележку, Рой схватил с пола костыль и поднялся с койки.

— Я пошутил, Джош, — сказал он. — Рад тебя видеть, приятель.

«Приятель». Он мало общался с Роем, лишь терпеливо сносил его постоянные шутки и поддразнивания. Рой обращался с Джошем так, словно тот был новым учеником в школе. Рой заковылял к нему, опираясь на костыль. Он тяжело дышал и без протеза казался гораздо ниже ростом.

— Что думаешь насчет Кроули? — спросил Рой.

— До сих пор не могу поверить в случившееся, — ответил Джош.

— Знаю-знаю. — Рой приблизился к нему еще на несколько шагов. — Помоги мне добраться до окна. Я должен погреть свои косточки на солнце, а то подохну в темноте, как старый кот.

Джош положил руку Роя себе на плечо и помог ему перейти через комнату. Возле койки Элгина Рой усмехнулся:

— Глядя на этот мешок с трухой, я особенно сильно скучаю по Кроули. Если бы он пожил еще немножко, точно прикончил бы этого урода.

Джош согласился. Они вместе прошли от клетки к окну и посмотрели во двор. Стекло было грязным, слишком много людей дышало в него за прошедшие годы.

— Веселого Рождества, — сказал Рой.

Джош промолчал. Он был уверен, что это самое невеселое Рождество в ею жизни.

После того как я нашла Кроули, мне дали три выходных. Я обрадовалась возможности отдохнуть, хотя дома совершенно нечем заняться, кроме как обдумывать потрясения и переживания прошедшей недели. Маккей все еще находился в палате интенсивной терапии. К нему не пускали посетителей, но прогнозы врачей были благоприятными. Я выяснила это, солгав медсестре, что я — его дочь, находящаяся за пределами штата. О моем самочувствии никто даже не справился. Мне не позвонили, чтобы поздравить с праздниками, пошутить или выслушать историю обнаружения Кроули из уст очевидца. Никто не позвонил даже для того, чтобы пожелать веселого Рождества, и я в полной тишине пыталась разобраться в случившемся. Начала подозревать, что коллеги обвинили во всем меня — приняли мое усердие за предательство, словно своим поступком я доказала вину одного из надзирателей. Когда вечером на третий, и последний, мой выходной у меня дома зазвонил телефон, я сняла трубку, волнуясь, как школьница. Не сразу поняла, что тихий голос на другом конце провода принадлежит брату Майку.

— Извините, что побеспокоил вас дома, — сказал он.

— Все в порядке, вы меня не потревожили, — ответила я, хотя на самом деле его звонок удивил и немного смутил меня.

— Я хотел убедиться, что с вами все нормально, — пробормотал он.

— Что вы имеете в виду? — На мгновение я даже не поняла, к чему он клонит.

— Ведь это вы нашли Джона Кроули? — спросил он.

— Да.

— Мне очень жаль. Наверное, это было ужасно.

Он прав. Я чувствовала себя морально запятнанной и боялась, что никогда не смогу отмыться.

— Спасибо, — поблагодарила я.

— Как бы мне хотелось узнать, что там произошло, — сказал он.

Я не ответила. Не хотела говорить об этом с гражданским. Если и соберусь обсудить случившееся, то исключительно с кем-нибудь из офицеров охраны. Да и то с осторожностью, стараясь не высказывать самых худших предположений.

— Вы посмотрели книгу, которую я вам дал? Ту, что вдохновляла Джона?

Он имел в виду «Четыре степени жестокости», гравюры Хогарта.

— Если честно, я не любитель такого творчества, — ответила я.