— Но это еще не все, — продолжал Гергард. — Артевелде совершенно не бережет казну Фландрии и распоряжается ею как король.

— Смерть предателю! — закричали со всех сторон.

Гергард хотел продолжить свою речь, но его голос вскоре потонул в криках черни, требовавшей головы пивовара.

— Пошли к его дому! — вопили эти бешеные, хлынувшие, словно волна, к особняку Жакмара.

Когда Артевелде услышал этот ропот, сначала приглушенный, будто гул отдаленного урагана, а потом громкий, как раскат приближающегося грома, ему стало страшно.

Он приказал закрыть и забаррикадировать двери и окна.

Медлить было нельзя.

Едва слуги выполнили приказ хозяина, как особняк уже окружило простонародье.

Но дом хорошо охранялся.

В нем находилось почти полторы сотни людей, стойко его защищавших, но напоминавших тех галлов, что метали свои стрелы против молнии; хотя каждый их выстрел разил врага, прилив становился все мощнее, и, казалось, людские волны накатываются одна за другой.

Артевелде понял, что долго не продержится и, если в особняк ворвется толпа, его безжалостно прикончат.

Ему пришлось призвать на помощь всю прежнюю хитрость, но в эти минуты страх подавлял его, и, вместо того чтобы держать себя как опытный политик, он повел себя как трус.

Поэтому он распахнул окно и показался народу.

Сначала его встретили вопли гнева и призывы к смерти; услышав их, несчастный Жакмар задрожал всем телом; но раздалось несколько голосов, требовавших:

— Он хочет говорить, выслушаем его!

Постепенно восстановилась тишина, в любую секунду готовая прерваться угрозами и свистом.

— Чего вы хотите, добрые люди? — спросил Артевелде. — Кто вас так растревожил? Почему вы относитесь ко мне с такой злобой? Чем я мог вас разгневать? Ответьте мне на эти вопросы, и я сделаю все, что вы пожелаете.

Первая часть жалкой речи Артевелде была встречена общим хохотом и градом камней, но потом, как и за несколько секунд до этого, снова воцарилось молчание.

— Мы хотим, чтобы ты дал отчет о казне Фландрии, которую украл! — крикнул Гергард Дени.

Жакмар узнал голос своего бывшего посла и подумал, что, обратившись к нему напрямую, он получит больше шансов добиться пощады, чем умоляя эту раздраженную и обезумевшую толпу.

— Неужели, мой добрый Гергард, и ты среди тех, кто желает мне зла? Ты ведь знаешь меня, скажи им, что я не сделал ничего, чтобы вызвать гнев народа.

— Ты растратил казну.

— Да, да! — донеслось из толпы.

— Друзья, добрые друзья мои, — кричал Артевелде сдавленным от страха голосом, — ступайте по домам и приходите завтра утром, если захотите, на рассвете, и я дам вам полный отчет.

— Сейчас же! Сейчас же! — заревела толпа.

— Ночью ты сбежишь! — выкрикнул кто-то.

— Или прикажешь тысяче солдат короля Эдуарда перебить нас.

— Король Эдуард не давал мне тысячу солдат.

— Лжешь! — крикнул Гергард.

— Он дал мне всего пятьсот, — со слезами на глазах ответил Якоб.

— Он признался в измене! Признался! — завопили осаждающие особняк.

— Я выгоню их, — пообещал Жакмар.

Но никто не расслышал этих слов, ибо людская лавина снова обрушилась на двери особняка и зазвенели разбитые камнями стекла.

Тут бывший пивовар рухнул на колени и, рыдая, воскликнул:

— Господа, ведь вы сами выбрали меня! Когда-то вы поклялись, что будете охранять и защищать меня от всех врагов, а сегодня хотите убить без всякого повода. Вам легко это сделать, ведь я один, а вас много, я беззащитен. Но задумайтесь о том добре, что я вам сделал и еще смогу сделать.

Постепенно вновь установилась тишина.

— Спускайтесь, сходите вниз, — кричали ему с площади, — ведь вы стоите очень высоко, а мы хотим вас слышать! Мы желаем знать, что стало с казной Фландрии: вы слишком долго ею распоряжались, никому не давая отчета. Спускайтесь, спускайтесь!

— Иду, — ответил Артевелде и закрыл окно.

Но, похоже, что отчет, который он должен был представить толпе, был весьма запутанным, и посему Артевелде предпочел не доверяться превратностям споров с толпой и решил бежать через черный ход, чтобы укрыться в церкви, прилегающей к дому.

Но люди на площади, не видя Артевелде и заподозрив его в трусости, бросились к черному ходу особняка.

Действительно, они убедились, что Якоб хотел бежать, а поскольку это бегство было для них доказательством его вины, то люди набросились на него и стали избивать, не обращая внимания на крики и слезы Артевелде.

Несчастный эшевен рухнул к их ногам и еще дышал, когда к нему подошел Гергард Дени.

Завидев человека, которого он долгое время считал своим другом, пивовар собрал остатки сил и сказал:

— Гергард, добрый мой Гергард, спаси меня.

Тогда ткач, склонившись к умирающему, по рукоятку всадил ему в горло нож, и Якоб умер, даже не вскрикнув.

«Так кончил дни Артевелде, который в свое время был истинным хозяином Фландрии, — повествует Фруассар. — Сначала бедный люд заставил его выйти на площадь, а потом злые люди прикончили его».

Эдуард быстро узнал о событиях в Генте и в тот же вечер отплыл в Англию; король был сильно разгневан этим убийством и поклялся, что жестоко отомстит за смерть своего приятеля Артевелде.

Когда Гергард Дени узнал об отплытии короля и высказанных им перед отъездом угрозах, он потребовал отправить к Эдуарду посольство, дабы отвратить от Фландрии гнев столь могущественного государя, показавшего себя искренним союзником фламандцев.

Поэтому советники, съехавшиеся в Слёйс на встречу с Эдуардом, отправились вслед за ним в Лондон.

Король находился в Вестминстере, когда ему сообщили, что советники из Ипра, Брюгге, Куртре, Оденарде просят допустить их на аудиенцию.

Король, несколько умеривший первоначальный гнев, принял их.

Они начали оправдываться, уверяя короля, что они, поскольку разъехались по разным городам, добиваясь у их жителей необходимого Эдуарду согласия, не могли знать о происшедших событиях и помешать смерти Артевелде, прибавляя, что это несчастье повергло их в горе и гнев и они от всей души сожалеют о гибели эшевена, всегда мудро управлявшего Фландрией.

— Однако, ваше величество, смерть Артевелде не лишает вас доверия и любви фламандцев, — поспешили убедить короля советники, — хотя сейчас вам и следует отречься от притязаний на Фландрию, которую фламандцы не могут отнять у графа Людовика; он пока пребывает в Термонде и, хотя очень рад смерти Якоба, в конце концов узурпировавшего его власть, еще не смеет вернуться, но вскоре снова обретет уверенность и возвратится в Гент.