Если в здание Госкомпечати сегодня вошел чиновник Госкомприроды Яков Штерн, то в комбату на шестом этаже поднялся уже сотрудник Департамента налоговой полиции Яков Штерн. И не просто сотрудник, а куратор, призванный осуществлять здесь учет и контроль. Выдавая себя в разговорах с Мишей за налогового полицейского, я не опасался разоблачения: деятельность этой службы в последнее время окружена такой завесой секретности, что никто в точности знать не мог, чем же конкретно данный Департамент занимается. Насколько мне известно, налоги в России собираются из рук вон, и, следовательно, сотрудники Департаменты доблестно валяют дурака за приличную заплату. Не думаю, что здесь когда-нибудь взаправду появится настоящий налоговый полисмен. Да и что настоящему, здесь делать? В «Doom» играть с Мишелем?

Компьютерный Миша напоследок дострелил какую-то зеленую чешуйчатую тварь и с сожалением поднялся с места. Что-то ворча себе под нос, он подключил лазерный принтер, заправил его бумагой и мельком глянул на дисплей.

– О, «Тетрис», – заулыбался он, как будто встретил старого знакомого. – А я думал, Як-Семеныч, что только такая игрушка есть…

– Господин Михаил Конев, – строго заявил я, переходя на официальный тон. – Мы с тобой тут не в игрушки играем. Работай и не задавай лишних вопросов. А то у меня может возникнуть желание покопаться в твоей налоговой декларации. Сдается мне, что ты сильно не доплачиваешь в казну.

Я догадывался, что Мишель в свободное от игр время слегка левачит на казенной технике и гонорар получает отнюдь не по ведомости.

– Да я не задаю, я так… – упавшим голосом наказанного двоечника пробормотал этот компьютерный мальчик, сразу теряя интерес к экрану.

– Вот и хорошо, – смягчившись, сказал я. Немного поглядел, как принтер штампует аккуратные листочки с текстом, и позволил себе отлучиться в сортир на четвертом этаже.

И если бы не везение, там в сортире Госкомпечати и закончились бы сегодня жизнь и деятельность частного детектива Я.С. Штерна. Представляете, куда бы пришлось вешать мемориальную табличку?

Конечно, госкомитетский туалет – это вам не уборная на Казанском вокзале: во-первых, здесь кругом царит нежно-розовый и чисто отмытый кафель; во-вторых, в кабинках пахнет не хлоркой, а каким-то цветочным ароматом. Наконец, в-третьих, здесь по утрам – восхитительное безлюдье; не надо толпиться в очереди и можно выбрать любой апартамент. Хошь с голубым унитазом, хошь с розовым, под цвет стен, а для эстетов – пожалте черный… Мои размышления о здешнем безлюдье оказались очень быстро опровергнуты. Пока я стоял спиной к дверям, лицом к окну, наслаждаясь видами и раздумывая, не стать ли мне эстетом, какая-то сволочь сзади стремительно саданула меня по башке с явным намерением раскроить мне череп. Вернее, насчет намерений неизвестного террориста я сообразил несколько позже – в тот счастливый момент, когда я все-таки пришел в сознание на чисто вымытом кафельном полу.

– Что с вами? – тревожно спрашивало у меня участливое лицо, наклоняясь надо мной. – Вы можете встать?

Благодаря этой участливости я понял, что передо мной – не тот человек, который звезданул меня. В самом деле, со стороны террориста было бы довольно непоследовательно справляться о самочувствии гражданина, которого ты только что чуть не отправил к праотцам.

– Могу ли я встать? – с трудом переспросил я, выигрывая время. И лицо, и голос участливого товарища показались мне смутно знакомыми. По-моему, я на днях видел его по телевидению, когда транслировалось торжественное открытие Московской книжной ярмарки… Батюшки! Ведь это же не кто иной, как сам новый глава Госкомпечати! Видно, террорист вышиб из моей черепушки порядочно мозгов, раз я не опознал высокое начальство с первого захода. У меня есть только одно смягчающее обстоятельство: хозяева особняка на Страстном бульваре за последние годы менялись так часто, что только имена со свистом мелькали на табличке Главного кабинета… Кстати, этого-то как зовут? Ч-черт, не помню! Не обращаться же к нему «Господин председатель Государственного комитета»? Тогда-то он наверняка решит, будто носатому деятелю уж точно свернули мозги набекрень в подведомственном ему учреждении…

Я медленно поднялся с полу, лихорадочно припоминая всю последовательность здешнего руководства. Танцуя от печки, можно попробовать вычислить необходимого кадра. Алгоритм там очень простой: каждый последующий шеф Госкомпечати вырастал из заместителей шефа предыдущего. Теперь главное – не сбиться. Вначале был Полуэктов, царство ему небесное. Полуэктов родил Федорова, Федоров родил Митрохина, Митрохин родил Резунова, Резунов родил Лапина, Лапин родил Зорина… Значит, это Зорин. Или еще Лапин? Или кто-то третий?… Я вдруг вспомнил, как познакомился у Ручьевых с симпатичным таким гэбистом по имени Максим, который уверял нас, будто его родного дядю вот-вот назначат в этот особняк на Страстном. Но вот какая, черт возьми, фамилия у самого Максима? О-о, башка раскалывается. Ладно, фиг с ней, с фамилией – тем более что я уже почти вспомнил имя: Иван. И отчество на букву «Д». Данилович? Донатович? Дементьевич? Демидович? Денисович? Нет, только не Денисович, я бы запомнил. Солженицына еще в детстве читал, такое не забывается…

Шеф Госкомпечати Иван Какойтович глядел на меня с сочувствием и с некоторой опаской. Могу себе представить его состояние: он зашел спокойно проинспектировать туалет, а наткнулся на носатого гражданина, лежащего на полу. Каков сюрприз! Хорошо еще, что на мне элегантный костюм, а не, к примеру, вчерашняя униформа сантехника. Тогда наверняка был бы вызван милицейский наряд. Вот такие у нас, господа мои, стереотипы мышления: если на полу валяется некто в замызганной спецовке – то явно пьяный в дупелину, а если в той же позиции найден джентльмен – то наверняка поскользнулся, упал, потерял сознание. Я осторожно помотал гудящей головой. Нет, кажется, закрытого перелома у меня нет.

– Поскользнулся… – слабо прошептал я. – На вашем кафеле… Потерял сознание… Простите великодушно, Иван… Денисович…

Шеф Госкомпечати удивленно сморгнул: так и есть, с отчеством я напутал, идиот! Однако, к чести здешнего начальника, он деликатно снизошел к состоянию человека с ушибленной головой и даже не стал меня поправлять.

– Ох уж этот кафель! – всплеснул он руками. – Я ведь предупреждал Резунова, что не надо здесь делать облицовку, как в «Метрополе». Настелили бы обычный финский паркет, в елочку. Финский и мыть можно, если что…

Ага, сообразил я. Значит, это Лапин. Или все-таки Зорин? Ну, неважно, в конце концов. Главное, что этот Иван-не-Денисович невольно меня спас. На мое везение, он тоже оказался «жаворонком» и спугнул убийцу своим присутствием. В противном случае за первым ударом последовал бы второй, окончательный. М-да, на редкость противный был бы случай!

– Финский… – повторил я, как попугай, вслед за Иваном-не-Денисовичем. – Действительно, мыть можно…

Господин председатель Государственного комитета по печати осторожно взял меня за руку.

– Давайте-ка я вас провожу, – предложил он. – Вы не ко мне?

Несмотря на удар по голове, я все же понимал, что комнату на шестом этаже упоминать не стоит.