Трофим

— Нет, но в чем дело? — обиделся я, плотнее запахиваясь в плащ. — Уже за полдень, а их все нет. Холодно, как в склепе, я промерз насквозь.

Разумовский попытался прикрыть перекошенные створки окна, но первый порыв ветра вновь распахнул их, давая волю бушевавшему во дворе ливню проникнуть в комнату и отплясывать на подоконнике какой-то бешеный и сумасшедший танец. Я посмотрел на ручеек воды, подбирающийся к моим ногам, и покачал головой:

— Нас смоет. Точно смоет. Это потоп, батюшка, пора строить ковчег. Библейский потоп из-за чего был?

— Люди разгневали Бога.

— Ну вот! — убежденно заявил я. — Это второй потоп. Сколько же нас, противных, терпеть-то можно? Я бы давно не выдержал. Какая-то зона общего режима, а не страна.

— А почему именно общего?

— Потому что там такой же беспредел. В зонах строгого режима все же серьезные люди сидят. Выбор их жизненного пути принципами определен. А в зонах общего режима собраны отморозки, насильники да крадуны всякие. И потому, что в одном месте все самое порочное, мерзостное и озлобленное собрано, потому-то там беспредел и царит. Они же ни друг друга, ни сами себя не уважают. Верят только во власть денег и силы. Есть где-то «сверху» какие-то полузабытые нормы, но они мешают им жить в обычной, созданной ими самими жизни, где они выбрали другие критерии и законы. Вот это все мне и напоминает современную Россию с теми же ценностями, с теми же паханами, с тем же беспределом.

— Что ты все время ругаешься? — спросил Разумовский. — Ведь ты-то вроде относительно неплохо живешь. Жив, здоров, жена у тебя такая, что любой позавидует, дом в дивном месте, посреди лугов и полей, зарабатываешь… Ну, пусть немного, но на двоих-то хватает.

— А Россию я люблю, — сказал я. — Очень люблю. Она все мне дала. Жизнь, счастье, память, надежды. Она как прекрасный, многогранный кристалл, манящий, загадочный и неделимый, словно алмаз. Она из любых оправ свою чистоту и глубину показывает, хоть в медь заключи, хоть в свинец, хоть в железо. До золота мы пока еще не додумались. Вот и обидно мне за нее. Вот и злюсь я и ворчу.

— Ну не ты первый, не ты последний, — заметил Разумовский. — Работать надо на ее благо, в этом самый глубинный смысл. Для ее народа работать. Нам бы сейчас образование до нужных высот поднять. Культуру, искусство. А Россия сама с себя всю эту грязь смоет. Она всегда ее смывала. А вот и наша смена идет, — перебил он сам себя. — Вон, машина подъехала, видишь?

К дому уже спешили, спасаясь от дождя, два сержанта. Чертыхаясь и отфыркиваясь, они вбежали в комнату и, отряхивая мокрые плащи, сообщили:

— Смена прибыла. Заждались?

— Едва не смыло, — ответил я. — Теперь ваша очередь мучиться. Знаете, кого ждем?

— Сообщили уже. Сразу же предупреждаем, что не так пойдет — пристрелим. Нам жизнь дороже отчетов, а с психами дела иметь — хуже нет.

— Вы только кого другого ненароком не пристрелите, — попросил я. — А то, спасаясь от дождя, кто-нибудь забежит обсушиться, а вы его… Но и не зевайте. Опасен. Очень опасен.

— Ну, здесь-то не заснешь, — оглядел комнату один из сержантов. — За нас не волнуйтесь, не первый год замужем, а вот у вашего Ракитина неприятности назревают, знаете об этом?

— Какие неприятности? — насторожился я.

— Точно не знаю, но что-то, связанное с той студией, что вы вчера разгромили. В главк его вызвали, к начальству на ковер. Нас сюда Никитин послал. Он сейчас злой ходит, как… В общем, очень злой. Вам самые пламенные приветы шлет. Говорит, вы знаете, по какому поводу.

— Поедем, разберемся, — кивнул я Разумовскому. — Что там за приветы?

— Боюсь, как бы мои подозрения насчет заступников не начали сбываться, — хмуро сказал Разумовский. — Может, рано мы эту кассету отдали?

— Да там дело уже и бульдозерами не растащишь! — заверил я. — Все уже позади, какие заступники? Заступники пусть отдыхают, нечего им здесь ловить. О себе пускай заботятся, скоро и до них очередь дойдет.

— Поехали, — сказал Разумовский. — На месте разбираться будем.

* * *

— Сволочи! — ярился Ракитин, потрясая справкой экспертизы. — Ну, сволочи!.. Это надо же было так напакостить! Все дело развалили. Все, до основания! Даже камня на камне не оставили.

— Как же это возможно? — не поверил я. — Там столько всего… Такой шум, размах… Ты, наверное, что-нибудь недопонял.

— Что здесь не понять?! — сунул мне в руки справку Ракитин. — Не наркотики это. Не наркотики — и все!

— Не понимаю, — признался я. — Я своими глазами видел, а что такое наркотики, я знаю. Так вот это были наркотики.

— Ты в справку загляни, в справку, — посоветовал Ракитин. — Там все написано. Это не наркотики. Каждый человек имеет право хранить у себя в квартире сахарную пудру. Хоть в пакетиках, хоть в тайниках — это его личное дело. Может, ему нравится хранить пудру в тайниках? Прикол это такой… А у меня полипы в носу. Я запахи не различаю.

— А понятые?

— С ними я еще не разговаривал, но, как мне уже объяснили, они не совсем уверены, что это были наркотики. Они не знают, что такое наркотики. Ребята, там такое мощное противостояние, что они даже не боятся играть в открытую! Прессинг мощнейший. Меня сегодня вызывал к себе сам Щербатов.

— Борис Николаевич?! — восхитился я. — Лично?

— Он самый, — кивнул Ракитин. — Борец с коррупцией. Рьяный. Как раз по этому поводу меня и терзали. На меня направлена жалоба в прокуратуру. Ее уже приняли к рассмотрению.

— И все в один день? И экспертиза, и жалоба, и вызов к Щербатову?! Сильная работа.

— Куда уж сильней. На меня там такую «телегу» накатали, что месяца два отмываться придется.

— А что ребята из спецотдела? Ведь есть кассеты!

— Ребятам досталось не меньше. Сергей уже звонил мне, рассказывал, что у них такой шум стоит, что уши закладывает. Примчались адвокаты, полностью отрицают намерения в распространении. Только хранение. Собралась, мол, компания, решили отдохнуть, развлечься, по обоюдному согласию согласились на видеосъемку… Чушь! Но несколько самых откровенных кассет уже «потерялись»… Пропали, и все. И это только начало. Вот что они успели за одни сутки. А будут и другие сутки, и третьи, и четвертые.

— Сволочи! — сказал я. — Вот сволочи!

— Я с этого начинал, — напомнил Ракитин. — С уверенностью могу сказать только то, что дело будет развалено, всех участников выпустят под залог, а нам отвесят крепкий подзатыльник, чтобы занимались воришками да наркоманами, а индустрии не трогали. Сама попытка покушения на систему чревата… Зачем такой прецедент создавать? Помните, что бывало, когда милиция прижимала ту или иную группировку? Разносили фактически. Вдребезги, ломали все, демонстрируя знание всех слабых мест! Это о чем говорит? Можем! Все знаем. Готовы к куда более действенной работе, чем сейчас. А как все заканчивалось? «Мелочь» отправлялась в места не столь отдаленные, а рыбешка покрупнее выходила к братве из «привилегированных» камер с радиотелефоном под мышкой, бутылкой шампанского в руках и приветливой улыбкой на лице. Деньги. Это они такие дела творят. А ведь нам сейчас их не осилить. Против системы в одиночку не попрешь. Что делать будем?