На руины справа взмыла безобразная тварь! Хорошо, что боковое зрение пока еще работало. Она передвигалась бесшумно, легко, как кошка. Застыла на гребне, поводя воспаленными глазами… и стремительно бросилась вниз! Мы застыли. Пауза ужаса. Собака Баскервилей нервно курит и завидует! Поджарая мускулистая тварь летела на нас, как истребитель. Тело в безобразных волдырях и шишках, острая морда, глаза навыкате, прорезь рта аж до ушей. А когда тварь распахнула свой рот, стало ясно, что в эту пасть пролезет ведро, что уж говорить о человеческой голове…

Молчун еще только приходил в себя, вздыбливал шерсть (не особо при этом спеша и усердствуя). Ольга попятилась, споткнулась о сплющенную кружку с аэрографией «МВД России», подвернула ногу, закричала – и плюхнулась попой на обломок панельного «зодчества». Я судорожно рвал затвор – заклинило скотину! Ну, не раньше, не позже! А тварь уже слетела с горы, неслась скачками по узкому проходу, изрыгая дьявольское пламя. Ну что ж, самое главное – не растеряться… Я выхватил нож, рассчитывая непонятно на что. И в этот миг в воздухе что-то раскрутилось и засвистело! Я уловил «движняк» – теперь уже слева, на обломках самого справедливого российского суда. Уродливая тварь не добежала до меня лишь пары метров, ей в загривок вонзился металлический шар, утыканный шипами. Черепушка раскололась, как сухая картошка. Тварь отбросило в сторону, она издохла моментально, успев лишь взбрыкнуть мускулистыми лапами. Пасть осталась открытой, из расквашенного черепа вытекала бурая жидкость. Металлический шар попрыгал и успокоился на тропе. Он был оснащен короткой двадцатисантиметровой рукояткой. К концу рукоятки крепилась резинка, связывающая оружие с владельцем.

Мы застыли с открытыми ртами. Ольга хотела привстать, но ахнула от боли в подвернутой ноге и плюхнулась обратно. Озадаченно заворчал Молчун. Я спохватился, начал рвать затвор. Продернул, тьфу ты, черт!

– Не надо стрелять, – проворчали откуда-то сверху нормальным человеческим голосом, и с «судебных» руин спустилась колоритная фигура. Мужчина в наглухо застегнутом пуховике, украшенном соляными разводами. Голова его была непокрыта, топорщились жесткие волосы с примесями седины. Борода торчала клочками – складывалось впечатление, что иногда он брался ее постригать, но тут же бросал. Диким анахронизмом смотрелись очки на носу – самые обычные очки, с одного конца обмотанные резинкой, с другого – заклеенные изолентой. Мужчина был немолод, пенсионный возраст он явно разменял, но почему-то не выглядел старым. Задубевшая, серая от въевшейся грязи кожа, сам худой, жилистый. На боку спасителя болталась засаленная сумка с противогазом. Он как-то без особого радушия покосился в нашу сторону, смотал резинку, поднял смешную булаву – обладающую, впрочем, неплохими убойными способностями. Он склонился над мертвой тушей, прищурился. Даже в очках этот тип неважно видел.

– Доберман, – проворчал он, снова покосившись в мою сторону. – Гадость. Не аппетитные они, жесткие, вкус такой, словно их в моче мариновали… Ладно, на черный день сойдет.

Мы недоуменно переглянулись. Думаю, встреча с инопланетянами вызвала бы меньше удивления. Помалкивал Молчун – уселся в пыль и принялся вычесывать блох.

– Вы их в пищу употребляете? – икнув, спросила Ольга.

– Нет, – фыркнул абориген. – Чучела набиваем и мадам Тюссо продаем.

– А какие из них вкусные? – спросил я, продолжая держать палец на спусковом крючке. Странный субъект поправил очки, внимательно осмотрел меня, потом Ольгу, потом Молчуна, который как-то подобрался и стал с опаской на него поглядывать. Пса он рассматривал внимательнее, чем нас. Я невольно задумался: а какие на вкус ретриверы? Он собрался что-то сказать – видимо, озвучить горькую правду, но человека отвлекли. Покатился камень с горы. Он среагировал молниеносно – тварь уже летела. Ловко развернулся, махнул рукой, отправляя в полет булаву. Очередное огнедышащее создание с размозженным черепом покатилось с руин, испуская жалобный визг. Этот экземпляр был еще хуже – крупный, с угловатой квадратной башкой, оскаленной монолитной челюстью. Туловище состояло из рыхлых неравномерных сегментов, а макушку и лоб пересекала глубокая рытвина, делая голову в чем-то схожей с задницей.

– Не надо стрелять, – покосился абориген на мой автомат, который едва не выплюнул очередь. – Здесь не принято шуметь. Договорились?

Удовлетворенно похмыкивая, он направился к очередной добыче, стал ее разглядывать.

– Ну, вот, пожалуйста. Ротвейлер, совсем другое дело. Мясо жесткое, но на вкус напоминает конину, и если макать ее в соевый соус, то практически не тошнит.

Ольга издала горловой душераздирающий звук, а я спросил:

– Зачем вам противогаз, уважаемый?

– А это чтобы голова при взрыве далеко не улетала, – рассмеялся абориген. – Шучу. На всякий, как говорится, пожарный. Временами из земли постреливает не очень полезный для здоровья газ, самое уместное, что можно сделать в такой момент – поиграть в «слоников».

Проклятье какое-то! Снова над горой вознеслась четвероногая тварь – лохматая, с торчащими остроконечными ушами – испустила угрожающий рык и помчалась сломя голову к кучке людей!

– Ух, ё… – сказал абориген – он не успел смотать свою булаву, отпрыгнул, хватаясь за прицепленный к поясу кухонный топорик. Я вскинул автомат. Но уже работала новая сила! На руинах «третьей власти» кто-то крякнул, со шлепком спустилась тетива, и овчарка – а это, в принципе, была мощная немецкая овчарка – завертелась волчком со стрелой в боку. Повторилось молодецкое кряканье. С горки, как на санках, съехала еще одна фигура в пуховике, вскинула причудливый самострел с обмотанным мешковиной прикладом, оказавшийся «двустволкой», и выпустила вторую стрелу. Тварь еще издыхала, пронзенная в шею, а стрелок уже выхватывал из заплечного колчана две стрелы, натягивал ворот. «Это правильно, – мысленно отметил я, – Бог не только троицу любит».

Но больше не было желающих отправиться в собачий рай. Стрелок повертел головой, ушами, дружелюбно улыбнулся. Он тоже был не молод, худ, морщинист, напоминал мальчишку, который состарился в один день. Но ловкости и навыков ему хватало. В глазах поблескивал озорной огонек.

– Мое почтение, странники, – раскланялся он. – Как дела, как настроение?

– Ну, вот и отлично, – проворчал первый абориген, сматывая резинку своего «волшебного» шара. – Если с другом вышел в путь, как говорится… Что там дальше? Не забудь пол-литра?

Я почувствовал какой-то странный подзабытый запах, исходящий от этих двоих. Не сказать, что неприятный, но, в общем-то, и не аромат альпийского луга. И Ольга почувствовала, стала сопеть, принюхиваясь.

– Люди, а вы кто? – спросила она не очень смело.

– Дворники, – поведал смешливый стрелок. По-видимому, это была шутка – он засмеялся. И тут же поправился. – Вернее, это он дворник, – кивнул на очкарика. – А я в гости зашел. Просто городской житель. Давно, правда, зашел. Лет тринадцать назад. Засиделся что-то…

– Виктор Владимирович, – представился очкарик, протягивая руку. Я поколебался, но пожал. У него была жилистая узловатая конечность, она немного подрагивала. – Можно по-приятельски – Виктор. Староват я, правда, для Виктора… – он задумался. – Но ничего. Зато душой красив и молод.