По воспоминаниям Пяста, в этом стихотворении Сологуб описывал приход в редакцию газеты «Русь» офицеров Семеновского полка. Согласно тексту стихотворения, офицеры заявили, что «писаньями» газеты «обижен / Полковник храбрых, Мин, / Который так приближен / К вершинам из вершин». Имелся в виду Георгий Александрович Мин — командир Семеновского полка, подавлявший Декабрьское восстание 1905 года в Москве. Выделенный им отряд в разгар первой русской революции расстрелял без суда более 150 человек.

Сологуб интересовался и чужими стихами на политические темы, в том числе творчеством Корнея Чуковского, который писал тогда в сатирическом ключе. Они еще не были лично знакомы, но Федор Кузьмич уже узнавал манеру Чуковского, когда кто-нибудь, посмеиваясь, цитировал его в литературных собраниях.

Локауты и забастовки нарушали профессиональную работу Сологуба. Из-за остановки типографского процесса задерживался выход журнала «Перевал» и «Книги сказок» в издательстве «Гриф». В «Весах», по словам Брюсова, из-за тех же локаутов задерживалась публикация «Литургии мне». Главный роман Сологуба «Мелкий бес» начал печататься в журнале «Вопросы жизни», но публикация не была доведена до конца из-за закрытия издания, да и вышедшие части романа на фоне текущих политических событий замечены не были. Тем не менее Сологуб подливал масла в революционный огонь. Сергей Кречетов от имени «Перевала» писал Федору Кузьмичу: «Относительно Вашей политической сказки нащупываю частным образом почву в цензуре. Выясняется, что одна фраза в самом конце может взорвать №. Я ее отметил карандашом и посылаю Вам: если можно, переделайте». Что это была за фраза, осталось неизвестным, но короткие сатирические сказки Сологуба были достаточно смелыми.

У современников эти сказки пользовались спросом. Они печатались в периодике и были собраны в книге «Политические сказочки» 1906 года. Через их интерпретацию можно рассказать обо всех исторических событиях этого времени, занимавших писателя. Вот Смерть пытается продать добрым людям своих Смертенышей, но они никому не нужны, кроме генерала, которому не хватает геройства. Он посылает Смертенышей на восток, чтобы были «ироями» Русско-японской войны. В другой сказке хвастливых хвастей победили юркие вести, а те всё равно продолжают хвастаться.

Война закончилась разочарованием, и, согласно сказке, от этого захирела земля. На поле одна межа говорит другой, что ее вытоптали, рожь на ней больше не растет. Даже пожаловаться некому: проселок — маленький человек, а большая дорога — разбойница. Власти тем временем сами роют себе яму, невольно подготавливая первую русскую революцию, как лягушка, которая чересчур раздулась от гордости и готова лопнуть от малой былинки, попавшейся под пузо. Так естественно устроено природой, что бедные и скромные бывают лучше чванливых и богатых, и русские сказки много раз это доказывали. Сологуб в очередной раз берется за фольклорную тему, осовременивая ее. В его сказке встретились бедная сирота-черемуха и барыня-вонючка. Как ни кричала барыня, черемуха не могла перестать источать своего аромата, поэтому вонючка решила остаться рядом с ней и забить черемухин запах. Только люди быстро разобрались, что к чему, зашибли вонючку и отнесли ее в помойную яму.

Как в сказках Сологуба, так и в реальности договориться по-хорошему не удается. Жил балованный мальчик Кисынька, и родители никак не могли его образумить. Тогда домашние нежити собрались за печкой и стали решать, как воспитать Кисыньку. Сначала пришли белые улещивать, потом серые — скучно разглагольствовать, за ними черные — угрожать, а потом уже и красные — пришли и спалили весь дом, так что остались от Кисыньки одни косточки. Так и в русской истории приходит период пролития крови, когда одними переговорами уже ничего не решишь.

В застенках появляются политические заключенные. Тюрьмы сырые и мрачные, в них дурно пахнет, и лучики света не хотят туда наведываться. Но вот Солнце поймало шаловливого лучишку за волосы и в наказание за проказы послало его хоть на пять минуток к арестанту. А для бедного узника и это был великий праздник.

Некоторые из сказок Сологуба настолько символичны, что можно приписывать им политический смысл, а можно и более широкий. Этот жанр писатель опробовал задолго до Русско-японской войны и первой русской революции и, собрав сказки, издал отдельной книгой. Но у них находилось мало внимательных читателей, пока писатель не обозначил для сказок четкий круг социальных трактовок. В этих коротких историях были и зачатки абсурдизма («Харя и кулак»), и образцы детской логики — типичные анекдоты из семейной жизни («Золотой кол»), и философские миниатюры об относительности всего сущего («Два стекла»), и сатира на нравы («Склад дивных див и хороший мальчик»).

В целом с обретением политических смыслов тексты Сологуба стали менее символичными, большинство критиков восприняли это как неудачу писателя. Но если рассматривать его творчество как развивающуюся систему, к нему, безусловно, добавилась еще одна краска, способная не обеднить, а лишь обогатить художественный мир писателя.

Первая русская революция закончилась реакцией, достигнутая демократизация оказалась недолговечной. Современная писателю критика часто воспринимала роман Сологуба «Мелкий бес» как сатиру на окостенение общества, как новую историю чеховского «футлярного» человека. Действительно, в романе есть и социально-политический пласт. Главный герой романа, учитель Передонов, сжигает сочинения Писарева, ходит в церковь только для того, чтобы на него «не донесли», боится, что о его проступках доложит в полицию его собственный кот. По специальности он учитель-словесник, однако его литературные вкусы определяются чисто социальными факторами: Пушкин не выслужил больших чинов, Мицкевич принадлежит к польской нации, от которой можно ожидать бунта. То Пушкин, то Мицкевич впадают у Передонова в немилость, и портрет опального поэта отправляется в отхожее место. Однако социальное прочтение романа — только один и самый поверхностный слой его интерпретации. Анастасия Чеботаревская писала впоследствии о критике, что та привыкла «смотреть на эту вещь исключительно с точки зрения… „быто-описательной“, „историко-гражданственной“». Не все критики знали, что роман создавался задолго до первой русской революции и был совсем о другом. В нем вся жизнь — и поэзия, и грязь, воплощенная в образе ретрограда Передонова, — была материалом для сотворения мифа.