Когда я не вышел из церкви вместе с толпой скорбящих, Мамо и Папо заподозрили неладное. Даже в Джексоне водились извращенцы, которым нравились маленькие мальчики. У Папо мигом созрел план: из похоронного бюро было лишь два выхода, и люди еще не разъехались. Папо притащил из машины свой «магнум» сорок четвертого калибра и бабулин тридцать восьмой. Они перекрыли оба выезда и принялись обыскивать каждый автомобиль. Когда им попался кто-то из знакомых, ему объяснили ситуацию и попросили о помощи. Тот позвал на подмогу своих приятелей, и вскоре они перетряхивали машины усерднее агентов наркоконтроля.

Потом подошел дядюшка Пет, ужасно злой: он не понимал, отчего вдруг затор? Когда услышал, в чем дело, то расхохотался: «Да парень ваш в церкви спит, пойдемте покажу». Лишь когда Мамо и Папо убедились, что я цел и невредим, машинам наконец дали разъехаться.

Еще я вспомнил, как Папо купил мне пневматическое ружье с прицелом. Он закрепил его на верстаке в тисках и несколько раз выстрелил в мишень. После каждого выстрела мы поправляли прицел, сравнивая перекрестье с тем местом, куда угодила пуля. Потом дед научил меня стрелять: сосредотачиваться на прицеле вместо мишени, правильно дышать, нажимая спусковой крючок. Спустя многие годы инструкторы в тренировочном лагере говорили, что новобранцы, которые учились стрелять в детстве, показывают на стрельбах крайне плохие результаты, потому что неверно усвоили основополагающие принципы. Это и в самом деле так, с одним лишь исключением: в моем лице. Папо подготовил меня мастерски, и я лучше всех во взводе обращался с винтовкой Mi6, завершив свое обучение с самыми высокими показателями.

Папо был ужасно груб. На любое замечание или высказывание, которое ему не нравилось, он выдавал один ответ: «Хрень собачья». Еще он обожал автомобили: покупал их, продавал, ремонтировал… Однажды был случай: дядюшка Джимми вернулся домой и увидел, как его отец возится во дворе с какой-то колымагой. «Он орал так, что стены тряслись. Мол, что за дешевое дерьмо – эти японские корыта! Какой тупой ублюдок отливал эту деталь? Он не знал, что рядом кто-то есть. Я услышал случайно и решил, что он жалуется». Дядюшка Джимми недавно устроился работать и решил со своих денег помочь отцу. Он предложил отогнать машину в сервис. Пайо опешил: «Еще чего удумал! Зачем? Мне нравится чинить автомобили».

У Пайо был большой живот и круглые щеки, тонкие руки и ноги. Он никогда не просил прощения. Как-то он возил тетушку Ви за город, и та, заговорив про его алкоголизм, спросила, почему они так редко общаются. «А сейчас мы чем, по-твоему, занимаемся? – ответил Папо. – Весь день трясемся в этой развалюхе…» Но он всегда извинялся поступками: если вдруг выходил из себя, то потом баловал нас новыми игрушками или мороженым.

Папо был закостенелым хиллбилли из давно минувшей эпохи. В той поездке с тетушкой Ви они рано утром остановились отдохнуть в придорожном кафе. Тетушка Ви решила причесаться и почистить зубы, поэтому задержалась в туалете. Папо решил, что ее нет слишком долго, и с ружьем наперевес выбил дверь, совсем как персонаж Лиама Нисона. Подумал, что там ее насилует какой-то извращенец.

Потом был случай, когда на тетушкину дочку зарычала собака. Дед сказал Дэну, что если тот не избавится от шавки, то Папо накормит ее мясом, смоченным в антифризе. Он не шутил: за тридцать лет до этого Папо то же самое сказал соседу, когда его пес чуть было не покусал мою мать. Через неделю пес издох.

Я вспоминал об этом на похоронах. Об этом и многом другом.

Но больше всего я думал про нас с Папо. О том времени, что мы проводили над задачником по математике. Он учил меня, что недостаток знаний и нехватка ума – все-таки разные вещи. Первое при должном терпении и усилиях можно исправить. Что до второго – «считай, ты по уши в дерьме; греби не греби, уже не выплыть».

Я вспоминал, как Пайо валялся с нами – со мной и дочками тетушки Ви – на земле и бесился словно ребенок. Несмотря на его ворчливость и грубость, мы частенько лезли к нему на колени с поцелуями. Он купил Линдси подержанный автомобиль, починил, а когда она его разбила, купил еще один – просто чтобы она не чувствовала себя «ущербной». Я вспоминал, как порой ссорился с матерью, или Линдси, или Мамо, а Папо всегда вставал на их сторону и давал мне хорошую взбучку, потому что, как однажды он сказал, «мужчину судят по тому, как он обращается со своими женщинами». Его мудрость была житейской; он учился всему на собственном опыте, в юности и сам не раз допуская ошибки.

Поэтому я встал и сказал всем, как Папо был для нас важен. «У меня никогда не было отца, – начал я. – Его заменил дедушка, и он научил меня всему, что должен уметь мужчина. Он был лучшим отцом на свете; о таком можно только мечтать».

После похорон многие сказали, что я поступил очень храбро и мужественно. Многие – но не мать. И это было странно. Я заметил ее в толпе; она была словно в трансе: ничего не говорила, даже если кто-то к ней обращался, и двигалась еле-еле, будто заторможенная.

Мамо тоже была не в себе. Обычно в Кентукки она расправляла крылья, наконец очутившись в родной стихии. В Мидлтауне она никогда не могла по-настоящему быть собой. В «Перкинс»[33], где мы порой завтракали, официанты просили бабушку говорить не так громко и вообще следить за языком. «Дебилы», – смущенно и обиженно бормотала она сквозь зубы. А вот в семейной закусочной «У Билли», единственном приличном ресторане Джексона, она орала на весь зал, поторапливая поваров, а те со смехом отвечали: «Как скажешь, Бонни». Она смущенно переводила на меня взгляд и предупреждала: «Ты же знаешь, я просто шучу. Они в курсе, что я не старая тупая сука».

В Джексоне, среди старых друзей и истинных хиллбилли, ей не нужно было притворяться. Несколькими годами ранее, на похоронах брата, Мамо с племянницей Дениз вдруг заподозрили, что один из носильщиков гроба – извращенец, поэтому они ворвались к нему в кабинет и перерыли все вещи. Нашли богатую коллекцию порнографических журналов, включая несколько выпусков «Охоты на бобров»[34] (периодического издания, которое, смею вас заверить, пишет отнюдь не про водных млекопитающих).

Мамо он показался очень смешным. «Долбаные бобры, – хохотала она. – Кому только пришла в голову такая хрень?» Они с Дениз хотели сперва забрать журналы домой и выслать потом по почте жене носильщика. Но после недолгих размышлений передумали. «А то повезет еще, и на пути в Огайо попадем в аварию. Копы найдут у меня в багажнике эту хрень. И люди решат, будто я не только извращенка, но и лесбиянка вдобавок». Поэтому журналы они выбросили, чтобы «преподать этому уроду славный урок». Такой Мамо бывала лишь в Джексоне.

Похоронный дом Дитона в Джексоне – тот самый, где она украла «Охоту на бобров» – был устроен как церковь. В центре здания находился храм; его окружали просторные залы со столами и креслами. По противоположным сторонам размещались коридоры, откуда можно было попасть в небольшие служебные помещения: кабинеты персонала, офисную кухню, туалеты. В детстве я бывал там не раз, прощаясь с тетками, дядьями, двоюродными братьями и прочей родней. Кого бы Мамо ни хоронила: старого ли друга, брата или любимую мать, – она всегда громко приветствовала каждого гостя. Однако на похоронах деда, когда я хотел найти у бабули утешение, я вдруг в ужасе увидел ее в самом дальнем углу похоронного дома, поникшую и глядящую в пол, словно вечная батарея все-таки разрядилась. В этот момент я понял, что Мамо отнюдь не всесильна.