дополнительными значениями, как ёлку игрушками, и именно такой люди её потом и воспринимают, а ёлку без игрушек за ёлку уже не считают)))

В итоге для монаха секс — это не просто акт совокупления, но и "искушение", и "грех", и "Геенна огненная", а для порноактёра — это "заработок", "рутина" и "как же я устал")))

Но что мы можем сказать в свете выше описанного о "любви", "любимой" или "любимом"?

Всё дело в том, что в нашей моногамной культуре существует термин для обозначения сильного чувства лишь к одному(-ой) "Единственному(-ой)" — это та самая "любовь" (можно даже с большой буквы для придания пущей весомости). А по сути, здесь лишь вопрос формулировки и чисто порядкового принципа: если к этой девочке я испытал интерес к первой, то это "Любовь", а если к этой испытал интерес уже ко второй (но при этом так и не простился с первой), то это уже "дружба" или "она мне просто интересна"))) Но вот если бы я к тому моменту уже простился с первой, то возникшая симпатия к другой снова называлась бы "любовью"))) В этом вся власть языка над нашим поведением: мы используем язык для самоограничения путём очерчивания граней дозволенного и необходимого. И подталкивает нас к этому культура. Она управляет нами посредством языка.

Как заметил Вильгельм фон Гумбольдт, не человек овладевает языком, а язык — овладевает человеком [8].

Надо лишь добавить, что это культура через язык овладевает человеком.

Так и получилось, что термин "любовь" в рамках нашей моногамной парадигмы — как какой-нибудь суперприём в компьютерной игре, который использовать можно лишь однажды)))

Почему не дважды, трижды или вовсе бесконечное множество раз? Да потому что "так принято", так заведено ограничительными значениями нашей культуры. Но мы уверенны, что так и должно быть, что это исконные свойства самого явления, а не наших фиктивных предписаний ему.

Не человек владеет языком, а язык владеет человеком — в этом вся хитрость нашего незамысловатого бытия. Подводные камни, о которые мы запинаемся, ломаем ноги, но искренне полагаем, что это происходит по причине сурового устройства самой реальности, а не наших фиктивных её описаний))))

Язык и понятия — как формы для выпечки: какую в тесто вонзишь, такую выпечку и получишь.

Когда в переписке я спросил всё того же Володьку, зачем он женился на Лене (а он юрист с многолетним стажем, и должен прекрасно понимать, что любовь к браку не имеет никакого отношения, поскольку юридический брак — это всего-навсего способ регулирования имущественных отношений между мужчиной и женщиной), он ответил:

— Потому что так полюбил.

— Вино я тоже люблю, — заметил я, — но до сих пор на нём не женился))))

Тогда Вова выпалил:

— А я тебе скажу, зачем я женился!

В мессенджере отобразилось "Печатает…", и я стал ждать. Прошло уже полтора года, а он по-прежнему "печатает"))) И я по-прежнему жду)))

Юрист до сих пор ищет аргументы, чтобы объяснить свою женитьбу. Потому что он напрочь не понимает, как культурные традиции определяют его жизнь, минуя рассудок.

Таким образом, в условиях моногамной парадигмы "любовь" — это не про чувства; "любовь" — это скорее про план обязательных действий. План, разворачивающийся, как веер: на первом лепестке его то самое светлое и сильное чувство (для завязки), но сдвигаем первый лепесток в сторону, а под ним другой — с надписью "брак", под ним ещё один — "ребёнок" и так далее, вплоть до "внуков" и "правнуков". Все эти дополнительные смыслы аккуратно и незаметно "вшиты" в культурный концепт любви как чувства, почему в итоге каждому обывателю связь между всеми этими явлениями кажется естественной и очевидной.

Но на деле она не естественна и не очевидна. Её просто нет. Связь между всем этим сложилась в культурной традиции и закреплена в языковой ассоциативной цепочке. Просто "так принято". Никакого отношения к любви как чувству всё это не имеет.

В пресловутой юношеской формуле "Если любишь — женись" со всей отчётливостью вскрывается весь этот негласный "план действий". Концепт моногамной "любви" — это именно развёртывающийся план обязательных действий. Чувства там лишь формальность, первый шаг, завлекающий на безжалостную карусель)))

С позиций психолингвистики, многоликий концепт «любовь-навеки-единственный-брак-дети» — это не что иное как мышление в комплексах (по Выготскому), примитивный способ категоризации действительности, страдающий «переизбытком или перепроизводством связей» [9].

Если говорить именно о любви как чувстве, то в определении должно остаться только само чувство, и всё. Ничего больше. Никаких дополнительных тайно "вшитых" смыслов: никаких "единственный", никаких "навсегда", никакого "брака" и никаких "детей" — это всё уже совершенно из другой оперы.

Находясь во власти своей культуры, мы оказываемся в довольно узких рамках свободы воли. Мы рождаемся в обществе, где все "влюбляются" строго в одного человека, с ним же непременно вступают в брак, с ним же рожают детей и с ним же умирают. И мы воспринимаем всё это как «так должно быть».

Жизнь — как сочинение на заданную тему: вроде бы ты сам всё придумываешь, но только в строго ограниченных рамках.

Жизнь — скорее раскраска, чем чистый холст. Мы вольны лишь в выборе красок, но закрашиваемые контуры для нас изначально заданы.

Поэтому все по-прежнему "влюбляются", вступают в брак и далее по графику, заранее размеченному совсем не ими и сотни лет назад.

Как убедиться, что все наши переживания, наши эмоции являются социальным конструктом и предписаны нам задолго до нашего рождения? Достаточно вспомнить любые враждующие народы — хуту и тутси, боснийцев и сербов, израильтян и палестинцев, суннитов и шиитов… Каждое новое дитя, родившееся в любом из этих народов, очень скоро будет пылать предубеждением и ненавистью к своим врагам, которые никогда ничем его не обидели, ни в чём не притеснили, которых он никогда в глаза даже не видел. Но он непременно будет дышать ненавистью в их сторону. Почему? Да потому что данной эмоцией, данным отношением, наполнено всё культурное пространство его народа, его традиции, его лексикон, всякий жест окружающих. И ребёнок автоматически воспринимает это как своё собственное, как исконно ему присущее — как свою личную ненависть к врагу, которого он ни разу и не видел. Эмоции задаются рассказами, самой культурной традицией, всеми мельчайшими и неосознаваемыми аспектами социального бытия. Так возникает человек, склонный к конкретным переживаниям. Он программируется всей своей культурой.

Волнения культурных систем переживаются в головах конкретных индивидов, в этом весь трюк.

Так и концепт любви в моногамной парадигме — это смазка, призванная втиснуть индивида в прокрустово ложе действующей социальной системы и