— Что? — в раздражении взвизгнула младшая и вскочила с табуретки.

— Папа спрашивает тебя, все ли ты сказала ему?

— А ты что, снова в адвокаты записалась? — бесновалась дочь. — Конечно! Как только вам говоришь что-нибудь нелицеприятное, вы тут же объединяетесь против. Сразу вместе, словно и не было ничего: ни синяков у тебя под глазом, ни пьяных дебошей, ни бессонных ночей. Бедные-несчастные, дожили до старости, а теперь их дети из дома выгоняют.

— Зачем так нервничать? — пыталась сохранить спокойствие Алла Викториновна, одним глазом наблюдая за реакцией мужа — вроде держится.

— Да тут не просто нервничать, тут с ума сойдешь с вами: никакой жизни, а вы все со своей квартирой носитесь, как с писаной торбой!

— Ну, подумай, — резонно отметила Алла Викториновна. — Сейчас у каждого своя комната, а если мы квартиру разменяем, то на две однокомнатные без доплаты, я узнавала. Значит, кто-то из вас должен пожертвовать собственной жилплощадью.

— И этот кто-то, конечно, не ты с отцом!

— А тебе бы хотелось, чтобы это была я? — Откуда ни возьмись, в голосе Аллы Викториновны появились металлические нотки.

— А ты бы хотела, чтобы это были мы с Аглаей?!

— Почему я тебя так раздражаю? — изумилась Алла Викториновна и подошла на полшага ближе к дочери.

— Потому… — Та скривилась, было видно, что разговор ей дается нелегко. — Потому что ты… всю жизнь… живешь ради него. А мы… так, издержки патологической любви между поэтом и его музой. Тебе, кроме него, никто не нужен!

— Это неправда, — расстроилась Алла Викториновна и несколько раз провела рукой по горлу, словно утихомиривая сидящий в нем вопль. — Это в принципе все неправда.

— Что она сказала? — вернулся в себя выпавший из разговора большой поэт.

— Она, — Алла Викториновна старалась произносить все слова членораздельно, — сказала, что я ее раздражаю.

— Ее все раздражают, — не глядя на жену, отметил художник слова. — Включая собственную дочь.

— Да! — со слезами выкрикнула та, в чей адрес посыпались упреки. — И Аглая тоже! Но больше всех меня раздражаешь ты! — бросила она матери и, развернувшись, вылетела из кухни.

Сердце у Аллы Викториновны неровно толкалось в грудной клетке, словно собираясь пробить в ней брешь, достаточную для выхода. Со своим сердцем она уже почти научилась договариваться, но иногда оно ей изменяло и устраивало пакости, из-за которых Алла Викториновна попадала в больницы и томилась там от постоянного голода. Вот и сейчас сердце прыгнуло вниз, где-то там побултыхалось, а потом временно смолкло. Алла Викториновна потерла грудь, убрала руку и выложила ее на стол.

— А что тут у вас случилось?

— Ничего не случилось: весь день с Аглаей воюет, та ее не слушается, вот она на тебя кидается, потому что ты бабушка и могла бы домой приходить пораньше, чтоб с внучкой немного посидеть.

— Ну, ведь ты дома, — напомнила Алла Викториновна большому поэту.

— Но я же работаю, — объяснил он, и на этом разговор прекратился.

Алла Викториновна почувствовала, в какую сторону сейчас подует ветер, и решила вовремя ретироваться, пока не засосало сквозняком в черную дыру непонимания.

— И вообще, Алла (большой поэт крайне редко называл жену по имени), может, не так уж она и не права?

— Это ты по поводу размена? — с надеждой встрепенулась Алла Викториновна.

— Нет, — покачал головой большой поэт. — Это я по поводу того, что пенсионеры должны сидеть дома, заниматься внуками и вообще соответствовать возрасту.

— А я и соответствую, — с готовностью отрапортовала она.

— Ты ведешь себя как безответственная девчонка, ровесница Аглаи. У той тоже нет понимания ни времени, ни пространства, ни возраста. Она, твоя внучка, — эгоистка, как и твои дети.

— Заметь, и твои тоже, — попробовала отшутиться Алла Викториновна, но вовремя осеклась: большой поэт впал в прострацию и зашевелил губами, не обращая внимания на жену.

Алла Викториновна аккуратно положила перед художником слова дежурный блокнот, карандаш и на цыпочках вышла из кухни, дабы не мешать поэтическому вдохновению.

В коридоре клубами валялась пыль, похоже, «оккупанты» не обращали внимания на такие ничтожные мелочи, считая ответственной за чистоту в доме Аллу Викториновну, ненавидевшую всеми фибрами души любой процесс, сопровождаемый мытьем чего-либо: будь то пробирки, колбы, аллонжи, посуда, полы, окна и так далее. Еще Алла Викториновна ненавидела гладить, перестилать постель и пришивать пуговицы. Как поговаривали ее близкие подруги: «Алка и дом — вещи несовместимые».

Алла Викториновна категорически с оценкой подруг не соглашалась и встречно обвиняла их в приземленности потребностей:

— Вам бы только, чтоб сыто было!

— А ты, наверное, святым духом питаешься? — язвили те на два голоса.

— Не святым, конечно, но вполне могу позволить себе не думать о желудке!

— О чем же ты думаешь, Алка? — продолжали атаковать близкие подруги.

— О высоком, — смеялась Алла Викториновна и кокетливо взбивала прическу.

— Высокого в тебе — только рост, — осаживали они чудаковатую подругу. — И среди твоих знакомых и родственников нет дам твоего роста, поэтому видно, что одежда, которую ты носишь, с чужого плеча. Посмотри, как ты выглядишь?! — шумели подруги.

— А как я выгляжу? — недоуменно переспрашивала Алла Викториновна.

— Плохо, Алла. Плохо до невозможности, а ведь ты с людьми работаешь!

— Во всех я, душенька, нарядах хороша, — обрывала Алла Викториновна сеанс психотерапии и просила подать к чаю обязательный кусочек черного хлеба.

— И все равно! Нельзя к себе так относиться, — бушевали подруги. — Ты посмотри, от того, что ты на себя все время рукой машешь, у тебя и девчонки никак нормально не определятся.

— А что вам не нравится? — наконец-то решалась на сопротивление Алла Викториновна и подтирала мизинцем помаду в уголках губ.

— Все! — стройно рычали подруги. — Сама в обносках, девчонки — в обносках, теперь и Аглая за чужими донашивает.

«Аглая!» — звякнуло в растревоженном мозгу потерявшейся Аллы Викториновны, и она поскреблась к младшей дочери в дверь:

— Можно я войду?

— Мы уже спать ложимся.

— А Аглая?

— Вспомнила?! — ехидно воскликнула младшая и рывком распахнула перед материнским носом дверь. — Спит уже твоя Аглая: не дождалась, пока бабушка с работы вернется, улеглась и спит.

Алла Викториновна просунула голову в комнату, чтобы удостовериться, но натолкнулась только на спящего зятя, раскинувшего руки на всю ширину разложенного дивана. Аглая не спала и сосредоточенно смотрела в потолок, специально проинструктированная матерью.