Яблоко созреет и свалится само куда положено.

* * *

В первое их утро они выяснили отношения без проволочек. Все преимущества были на стороне Одинцова, но, движимый благородством, он отказался использовать их сразу и до конца. Он только выслушал историю Найлы и еще раз осмотрел корабль вместе с ней. Розовая нагая фигурка на носу оказалась богиней-хранительницей каравеллы: катрейя, прекрасная калитанская наяда морских глубин, дала свое имя судну. На дне решетчатого ящика, торчавшего на палубе, блестели несколько рыбешек: оказывается, в ту ночь Найла занималась промыслом. Парус на фок-мачте и встречный ветер слегка замедляли ход судна, впереди него, на двух шестах, спущенных с борта, вздувался небольшой невод, в котором оставалось все, что тащило течение: рыба, водоросли и забавные небольшие существа, похожие на кальмаров.

Увлеченная своим делом, Найла не замечала преследования, пока в корму не стукнул арбалетный болт. Она метнулась к палубной надстройке и увидела вооруженного до зубов гиганта, который лез на «Катрейю». Все, о чем она могла думать в тот миг — спрятаться! Спрятаться подальше и понадежнее! Но, посидев в кладовке, девушка сообразила, что деваться некуда, помолилась Йдану и уже готова была вылезти, чтобы начать переговоры, когда Одинцов вышиб дверь.

Через полчаса Найла уже робко пыталась угостить его жареной рыбой и, когда он с отвращением скривился, в растерянности опустила руки. Он объяснил причину такого отвращения к морским дарам — правда, без пикантных подробностей насчет айритского котла и того, что в нем варили.

Всплеснув руками, девушка вывалила на стол все, что хранилось в шкафах и ларях камбуза. Одинцов набросился на копченое мясо, сухари и сушеные фрукты, запивая трапезу вином, — Найла глядела на него уже не со страхом, а с жалостью. Внезапно глаза их встретились, они улыбнулись друг другу, потом — расхохотались. И с этой минуты между двумя путниками, затерявшимися в безбрежном Зеленом Потоке, больше не существовало недомолвок. Возможно, каждый из них еще собирался рассказать другому кое-что о себе — если не всю правду, так часть ее, но Одинцов знал, что может уснуть, не думая о кинжальчике на поясе Найлы, а Найлу больше не тревожила перспектива проснуться, извиваясь под тяжестью тела этого великана.

Солнце уже встало, и появление на палубе могло грозить неприятностями. Правда, в открытом океане не было такой удушающей жары, как в Потоке, зажатом между двумя огромными полосами болот, свежий ветер умерял зной и развеивал влажные испарения. От солнца, однако, мог защитить лишь корпус корабля, и маленький экипаж «Катрейи» просидел весь день в кормовой каюте. Одинцов отъедался и слушал рассказы и песни Найлы.

Девушка превосходно играла на маленькой лютне с восемью струнами. Когда он поведал ей несколько отредактированную историю своих злоключений, Найла задумалась на миг, потом запела звонким приятным голоском. Это было нечто вроде баллады о страннике — как она потом сказала, одна из любимых песен калитанских мореходов:

Поговори со мной — еще не время спать,

Разделим груз, который мы несем,

Есть, правда, то,

О чем я не могу сказать,

Но намекнуть могу, пожалуй, обо всем.

Ты спросишь тихо — как мои дела,

Что видел я, в каких краях бывал,

Откуда шрамы и не сильно ль жгла

Застрявшая в груди слепая сталь?

И, замолчав, ты улыбнешься мне,

А я отвечу — снова невпопад:

Ты знаешь, я готов гореть в огне

Лишь за один твой мимолетный взгляд…

За тень улыбки на твоем лице,

И, суете мгновенья вопреки,

За этот выстрел, миновавший цель,

За легкое касание руки…

Поверить мне, возможно, тяжело,

Ведь струны слов моих поникли взаперти,

И ты прозрачной стала, как стекло…

Прошу тебя, постой, не уходи!

Но быстро блекнут милые черты,

И сновиденье тает, словно дым,

И разум мне твердит — отвергнут ты,

А сердце — глупое — зачем-то спорит с ним.

Однако, вопреки песне, сама она явно предпочитала больше говорить, чем спрашивать, что вполне устраивало Одинцова, который представился при первом знакомстве с лапидарной краткостью: Эльс, хайрит. Но вечером, когда он разгрузил свой флаер и поднял его на палубу «Катрейи» с помощью блоков и канатов, глаза Найлы изумленно расширились.

— Твоя лодка такая странная, — задумчиво произнесла она. — Ни мачты, ни руля… Можно взглянуть? — Девушка показала в сторону кабины.

Одинцов кивнул, и она забралась в пилотское кресло, поджав под себя стройные ноги. На пульте перед ней горели два красных огонька и один зеленый (он предусмотрительно опустил заднюю переборку), а ниже светился экран с яркой точкой, убежавшей уже на палец от берегов Ксайдена.

— Карта? — Ладошка Найлы скользнула по монитору, задев мимоходом торчавший рядом с ним опознаватель. Точка на экране исчезла. Одинцов протянул руку, нажал крохотную кнопку, и сигнал появился вновь.

— Этот огонек на карте всегда должен гореть, — объяснил он. — Точка показывает место, где мы находимся.

— Как интересно! — Найла несколько раз надавила торец опознавателя, наблюдая с детским любопытством, как огонек то вспыхивает, то пропадает на голубой океанской поверхности. Она склонилась к экрану, что-то разглядывая, потом подняла на Одинцова грустные глаза: — Карта очень маленькая, но я нашла Калитан… Мы так далеко от него! И с каждым днем все дальше и дальше…

Одинцов, сидевший на палубе у дверцы флаера, похлопал ее по обнаженному колену.

— Не унывай, малышка! Знала бы ты, сколько отсюда до моих родных мест! — Он поднял глаза к небу, на котором загорались первые звезды. Где-то там, в безбрежной дали, сияло Солнце… Или оно еще не зажглось? Или уже погасло? Даже старый мудрый Виролайнен не знал, как соотносится время Там и Здесь, в Зазеркалье и на Земле.

— Откуда ты, Эльс?

Поколебавшись, он прикоснулся к экрану, к западной части Хайры:

— Вот моя родина. Слышала о такой земле — Хайра?

Девушка задумчиво покачала головой, глядя на монитор:

— И впрямь очень далеко отсюда… Ты проплыл весь путь на своей лодке с крыльями?

— Нет. Собственно, это не лодка, Найла. Это птица. И она мчится по небу в десять… в двадцать раз быстрей твоего корабля!

Личико Найлы стало серьезным. Ей было, вероятно, лет восемнадцать, но иногда улыбка делала ее похожей на четырнадцатилетнюю девчонку. Теперь же, со скорбной морщинкой на лбу и поджатой нижней губой, она напоминала тридцатилетнюю женщину.

— Во имя Йдана! Ты смеешься надо мной, Эльс-хайрит?

— Не смеюсь. — Одинцов пожал плечами и неожиданно спросил: — Скажи, как ты относишься к волшебству?

— К волшебству? — Ее лоб разгладился, глаза округлились — это опять была Найла-которой-четырнадцать. — О, магия! Она бывает солнечная и лунная… магия добра и зла… земли и соленой воды…