— Поди сюда и сядь.

Ей указывают на один из стульев у стены. Май-Бритт делает что велят. Наверное, будут какие-то особенные гости, раз на столе стоят такие нарядные чашки, думает Май-Бритт. Она почти в предвкушении, ведь она так долго не видела никого, кроме пастора и его жены. Вот бы мама с папой пришли. Она бы показала им, что стала лучше, что исцелилась и что Господь услышал их молитвы. Она даже немного гордится собой — нет-нет, ничего такого, просто ей теперь намного легче. Ей удалось избавиться от того, что сидело внутри и сбивало с праведного пути. Конечно, ей помогли, но и от нее самой в этой победе многое зависело. Упорными молитвами ей удалось совладать с мыслями, появлявшимися против ее воли. Господь услышал ее и пришел ей на помощь. Он милостив, Он простил ее, Он больше не позволит ей страдать. И ее родители больше страдать не будут, Он и их защитит.

Пасторша подходит к шкафу и выдвигает один из ящиков. Стоя спиной к Май-Бритт, вынимает оттуда какие-то мелкие, судя по звуку, предметы. Поворачивается к ней лицом. В руках у нее катушка ниток. Деревянная катушка с белыми нитками.

— Тебе нужно снять юбку и нижнее белье.

Сначала Май-Бритт не понимает, что от нее хотят. И не чувствует ничего, кроме запаха булочек и уверенности, что все будет хорошо. Но потом закрадывается страх, в ее одежде нет дыр, зачем пасторше понадобились нитки? Май-Бритт осматривает юбку в поисках распоровшегося шва, но ничего не обнаруживает.

— Просто сделай то, что тебе велено, и снова садись на место.

Она говорит это мягким, дружелюбным голосом. Неподходящим к таким словам, и Май-Бритт снова ничего не понимает. А потом жена пастора поднимает руку над головой и отрывает нитку. Попутно бросая взгляд на часы.

— Поторопись, мне еще нужно накрыть на стол.

Май-Бритт не может пошевелиться. Раздеться здесь, в гостиной пасторского дома. Она ничего не понимает, но видит, что жена пастора начинает испытывать нетерпение и вот-вот рассердится, а Май-Бритт этого не хочет. Дрожащими руками она делает то, о чем ее просят, и снова садится на стул. Она горит от стыда. Скрестив руки, пытается прикрыться. Одежда лежит рядом со стулом, ей хочется схватить ее и убежать.

Подходит жена пастора и присаживается перед ней на корточки. Берет нитку и завязывает один конец простым узлом вокруг правой ноги Май-Бритт под коленом, а второй конец закрепляет вокруг ножки стула.

— Мы делаем это ради тебя, Май-Бритт, чтобы ты поняла, какую серьезную ошибку совершила.

Берет ее одежду и встает.

— Только из любви к тебе и твои родители, и мы, и все остальные члены Общины пытаемся помочь тебе вернуться на путь истинный.

Май-Бритт бьет дрожь. Все ее тело сотрясается от унижения и страха. Он обманул ее, Он не простил, а только отодвинул срок, дав ей тщетную надежду.

— Только из любви к тебе, Май-Бритт. Даже если сейчас ты с этим не согласна, когда вырастешь, ты обязательно поймешь. Мы просто хотим показать тебе, что бы ты почувствовала, если бы разделась перед этим мальчиком. И если ты не изменишь свое поведение, ты будешь чувствовать это всегда.

Она аккуратно складывает одежду и скрывается за кухонной дверью. Май-Бритт сидит неподвижно. Боится, что, если пошевелится, нить порвется.

Время идет. Абсолютно бесцветное время, лишенное секунд и минут. Бессмысленные мгновения сменяют друг друга. Над столом висит огромная хрустальная люстра. Блестят и переливаются подвески. Красиво накрытый стол. Изящные белые чашки в мелкий цветочек и два подноса восхитительных булочек, которые пасторша принесла в гостиную. Хорошо, что ее привязали, иначе она съела бы все эти булочки еще до прихода гостей. Нет, конечно, не съела бы. Она слышит звонок в дверь и смутные голоса, но слов не различает, ее это в любом случае не касается. Из открывшейся входной двери в дом проникает холодный воздух, закачавшиеся хрустальные подвески похожи на драгоценные камни. Вот так сидеть и смотреть на эту прекрасную люстру. Гости появляются поодиночке и парами. Рассаживаются за столом. Семья Густавсон, семья Ведин. Ингвар, руководитель хора, в котором она так любит петь. Густавсоны привели с собой Гуннара, он очень вырос. Все одеты нарядно, как на воскресную мессу. Даже Гуннар в костюме, хотя ему всего четырнадцать. Темно-синий костюм и галстук делают его таким взрослым. И родители. Май-Бритт так рада им, они так давно не виделись, но у родителей так мало свободного времени для нее, теперь она это понимает. Пастор говорит о делах Общины, всех приглашают за стол, разливают кофе. Мама такая грустная. Она несколько раз утирает платком глаза, и Май-Бритт так хочется подойти к ней и утешить, сказать, что все будет хорошо, но она привязана к стулу и знает, что не может встать. Они же делают это ради нее, хоть и притворяются, что в комнате ее нет. Только Гуннар изредка косится.

Потом все расходятся. Встают, исчезают в прихожей, голоса затихают. Остается только шепот разговоров между пастором и его женой, к которому она уже привыкла. А потом она чувствует, что секунды и минуты снова побежали.

Она сидит в гостиной пасторского дома, голая ниже пояса, и знает, что она должна была почувствовать.

Теперь она знает, что никогда впредь не сделает того, что сделала.

На следующий день она возвращается домой. Ей отдают катушку. Отныне катушка стоит на кухонной полке, как напоминание.

Есть вещи, которые нельзя удержать. Они просто проходят мимо, показывая невозможность обладания ими. Усиливают тоску по несбыточному или пробуждают ее, если ты случайно о ней позабыл. Может, ты даже научился жить с этой тоской и получать от своего существования определенное удовольствие. Но стоит лишь забыть, как тебе обязательно напомнят, дадут попробовать на вкус, начнут дразнить.

Томас.

Ускользающее напоминание о том, какой могла бы быть жизнь. Если бы ты не жила за счет чужой жизни.

Злоупотребив собственным правом на жизнь.

Все пошло прахом. Не осталось ни малейшей надежды, только огромная всепоглощающая безысходность.

Она сидела у окна в гостиной. В красивой гостиной, где вещи приобретались без оглядки на цену. Здесь все было изысканно, продуманно и тщательно скомпоновано. Обстановка служила предметом гордости хозяйки и вызывала восхищение гостей.

Гости сравнивали.

И хотели, чтобы их дом тоже был таким.

Хотели обладать этими дорогостоящими, прекрасными вещами.

Она погасила все лампы в квартире. Свет с улицы падал на паркетный пол широкой полосой и исчезал на противоположной стене у книжных полок. Там, где стояли стеклянные скульптуры. Многие ее коллеги собирали нечто подобное. Такая коллекция доказывала наличие вкуса и средств.

Она выключила мобильный. Томас звонил несколько раз, но она так и не ответила. Она сидела у окна в комнате, которая теперь была ей совершенно безразлична, — сидела и просто убивала время.