О деятельности «французского» направления известно довольно много. Резидентура военно-морской разведки располагалась в Роттердаме – в те времена центре европейского шпионажа. Больше двадцати лет ее возглавлял Ричард Уолтерс, работавший под «крышей» представителя английского королевского почтового ведомства. Мнимый «почтарь» создал филиалы в Париже и Мадриде и насадил агентуру в самых крупных французских военных портах: Бресте, Дюнкерке, Марселе и Тулоне. Любопытно, что когда в 1770 г. Уолтерс умер, руководство осиротевшей резидентурой поручили его вдове Маргарите. И вдовушка не подкачала: помимо того, что успешно руководила оставшейся от мужа разведывательной сетью, завербовала имевшего доступ ко многим секретам служащего канцелярии французского министра иностранных дел герцога Шуазеля, ведавшего и военно-морскими делами.

Что до мадридского «филиала», о нем известно гораздо меньше. Они работали в гораздо более строгой конспирации, чем Уолтерс и его резидентура. Историки разведки не знают даже имен ни руководителя филиала, ни его агентов – они никогда не упоминались и в секретной переписке, так что в архивах попросту не осталось никаких следов…

Что до Карла Эдуарда, он под старость спился окончательно, опустился, был покинут всеми друзьями, жил затворником и умер в полном одиночестве. Больше о реставрации Стюартов на английском престоле никто всерьез не заговаривал…

В Северной Америке Большой Передел колоний начался уже в самом начале XVIII в. – правда, без особого размаха.

Ситуация там выглядела примерно следующим образом. Англичанам принадлежали те тринадцать колоний, что впоследствии стали Соединенными Штатами Америки, довольно узкой полоской протянувшиеся вдоль западного побережья Атлантики. Американские владения Франции были гораздо более обширными. Французам принадлежала почти вся нынешняя Канада, именовавшаяся Новой Францией. Только на побережье Гудзонова залива смогли зацепиться англичане – «Компания Гудзонова залива», занимавшаяся главным образом скупкой пушнины (в основном бобровых шкур, леса Новой Франции были богаты бобрами, чей мех высоко ценился в Европе).

Французы заняли и Луизиану, которую так назвали в честь короля Людовика Четырнадцатого. В те времена это была огромная территория в бассейне реки Миссисипи, в несколько раз превосходившая по размерам нынешний одноименный американский штат. Французы и построили неподалеку от устья Миссисипи знаменитый впоследствии город, в честь герцога Орлеанского названный Новый Орлеан. Вообще-то Луизиану открыли испанцы, но их слабеющая и дряхлеющая империя не смогла освоить новые территории, и их абсолютно мирным образом заняли французы, чему у испанцев просто не было сил противостоять. Ну, а в периоды обострения отношений французы там и сям отнимали у испанцев кусочки прилегающих к их владениям территорий, действуя по принципу: курочка по зернышку клюет.

Иногда это приобретало характер самой настоящей комедии. Когда меж Францией и Испанией в 1719 г. началась очередная война, французы моментально и без особого труда захватили Пенсаколу – примыкавший к Луизиане испанский форт, единственное более-менее крупное поселение испанцев в тех местах. Это была еще не комедия – нормальный хапок. Комедия случилась, когда французы – аппетит приходит во время еды – решили захватить и лежавший южнее небольшой испанский городок Лос Адаес. В один прекрасный день туда явилось грозное французское воинство – аж восемь солдат с офицером во главе, – вступило в городок, водрузило белое французское знамя с тремя золотыми королевскими лилиями и торжественно объявило, что принимает землицу сию под высокую руку французского короля. Гарнизон городка состоял из одного-единственного испанского солдата, а потому капитулировал моментально: служивый прекрасно понимал, что одному с девятерыми не справиться (он не не Джеки Чан, в конце-то концов) и его даже штыком пырять не будут – просто морду набьют быстро и качественно. Испанцы два года пытались собрать добровольцев, чтобы отобрать назад хапаное. В конце концов собрали пятьсот человек, как у них водилось, поручили командование благородному идальго, маркизу Агайо, и он отправился в поход. Однако, когда он наконец добрался до занятых французами мест (дело, кстати, происходило в будущем Техасе, названном так по имени когда-то обитавшего там индейского племени), те, улыбаясь, вышли навстречу с голыми руками и сообщили свежие новости, подкрепив их документами: меж Францией и Испанией уже давно заключен мир, по условиям которого каждый остается «при своих». Французская почта работала гораздо быстрее испанской…

О тамошних делах можно рассказать много интересного, и печального, и забавного, но поскольку главный объект нашего повествования – англичане, ими мы и займемся…

Испанцы, конечно, не ангелы – но после кровавых эксцессов первых десятилетий конкисты (очень уж отмороженный элемент приплыл с первой волной первооткрывателей), после того, как в индейцах официально признали таких же людей, обладающих бессмертной душой, отношение к ним стало не в пример более человечным. Простые индейцы были просто-напросто переведены на то же положение, что и крестьяне в Испании – тогда крепостные. А индейская знать, стоило ей креститься, совершенно свободно вливалась в ряды знати испанской, становилась полноправными «донами» и часто женилась на дочерях весьма знатных испанцев.

Более-менее человечно относились к индейцам и французы, и португальцы. Всем им можно предъявить немало грешных дел, но одного обвинения выдвинуть невозможно: в уничтожении индейцев племенами.

Обосновавшиеся в Америке пуритане, наоборот, видели в индейцах не людей, а неких полузверей, по чистому недоразумению обитающих на богом предназначенных белому человеку землях. На эту тему в колониях даже вышло несколько теоретических работ, рисовавших индейцев как животных, очистить от которых землю – богоугодное дело. И очищали, вооруженные Теорией. В XVI в. вырезали индейцев целыми селениями – от стариков до младенцев. Причем частенько, чтобы самим не пачкать рук, перекладывали грязную работу на индейских «союзников» – разумеется, временных, используемых как одноразовый инструмент (что краснокожие, люди другого менталитета, очень долго не понимали, простодушно полагая себя и впрямь союзниками). Как это было в мае 1676 г., когда в Виргинии молодой помещик-богач Натаниэль Бэкон, один из членов руководившего колонией государственного совета, натравил индейцев племени оканичи на саскеханоков, которые чем-то англичанам не глянулись. Оканичи не подкачали: убили около тридцати воинов саскеханоков, еще с десяток замучили у столба пыток, а человек двадцать в качестве рабов преподнесли Бэкону, присутствовавшему тут же в отряде. После чего Бэкон какое-то время прожил в лагере оканичи. А когда собирался уходить и индейцы устроили в его честь прощальный пир, Бэкон и его люди прямо во время пиршества… с оружием в руках напали на «союзников» и гостеприимных хозяев. О чем сам Бэкон откровенно написал в докладе государственному совету Виргинии: «Набросились на мужчин, женщин и детей снаружи, обезоружили и уничтожили их всех». То есть и женщин с детьми. О причинах такого коварства потом честно рассказали люди Бэкона: «По слухам, у дикарей скопилось пушнины на тысячу фунтов стерлингов, и было бы несправедливо оставлять в их руках такое богатство». Действительно, ценные меха не в руках белого человека, а в шатре «дикаря» – вопиющая несправедливость, которую стерпеть никак нельзя…