* * *

Министры уронили престиж королевской власти, попы — престиж религии. Бог и король расплачиваются за глупость своих лакеев.

* * *

Некий доктор из Сорбонны, взбешенный книгой «Система природы»,[167] объявил: «Это мерзкое, гнусное сочинение: оно доказывает, что безбожники правы».

* * *

Один остроумный человек, заметив, что два скверных шутника потешаются на его счет, сказал им: «Вы ошиблись, господа: я не дурак и не тупица, но оказался сейчас между тем и другим».

* * *

Некто закрывал глаза на беспутства своей жены; более того, всем было известно, что он не раз извлекал из них выгоду, приумножая таким путем свое состояние. Когда жена его умерла, он всячески выказывал свою скорбь и с самым серьезным видом уверял меня: «Я с полным правом могу повторить слова, сказанные Людовиком XIV в день кончины Марии-Терезии:[168] „Сегодня она впервые в жизни огорчила меня“».

* * *

«М* был человек пылкого нрава, но считал себя благоразумным. Я отличалась легкомыслием, но не уверяла себя в противном, и в этом смысле была гораздо благоразумнее, чем он».

* * *

«Платят, не скупясь, только наследники», — говаривал некий врач.

* * *

Его высочество дофин, отец нынешнего короля[169] (Людовика XVI),. страстно любил свою первую жену; она была рыжей и отличалась недостатком, обычным при таком цвете волос. Он долго не мог привыкнуть ко второй дофине и оправдывался тем, что от нее не пахнет женщиной. Ему казалось, что запах, который был присущ покойнице, — примета всего женского пола.

* * *

Г-н Д* отверг домогательства некой хорошенькой женщины, и за это муж ее возненавидел его так, словно Д* ответил на ее желания. Д* часто говаривал под общий хохот: «Черт побери, если бы он хоть понимал, как он смешон!».

* * *

Одна хорошенькая женщина сказала своему любовнику, человеку угрюмого нрава и к тому же с замашками законного супруга: «Запомните, сударь: когда вы находитесь в обществе, где присутствует мой муж, вы обязаны быть любезнее, чем он, — этого требуют приличия».

* * *

М* нередко осаждали просьбами прочесть свои стихи, и он всякий раз досадовал на это. Он уверял, что, приступая к чтению, всегда вспоминает одного фигляра с Нового моста,[170] который перед началом представления говорил своей обезьянке: «Ну, милый Бертран, теперь не до забав: хочешь не хочешь, а надо развлечь честную компанию».

* * *

Про М* говорили, что он тем крепче держится за своего покровителя-вельможу, чем больше низостей делает ради него. Он — точь-в-точь как плющ: цепляется за то, вокруг чего вьется.

* * *

Дурнушка, которая старательно наряжается перед тем как явиться в общество, где есть молодые и хорошенькие женщины, ведет себя — на свой лад, конечно, — подобно тому, кто, боясь потерпеть поражение в споре, спешит незаметно переменить его предмет. Всех интересует вопрос, которая из женщин самая красивая, а дурнушке хочется, чтобы всех занимало другое — которая из них самая богатая.

* * *

«Прости им, ибо не знают, что делают»[171] — такой текст избрал для проповеди священник, обвенчавший семидесятилетнего д’Обинье[172] с семнадцатилетней девушкой.

* * *

Иной раз меланхолия служит приметой высокой души.

* * *

Среди философов, равно как и среди монахов, встречаются люди, которые выбрали свою судьбу не по доброй воле и поэтому вечно ее клянут; другие примиряются с нею, но только немногие вполне ею довольны. Эти последние никого не призывают подражать их примеру, тогда как те, кто ненавидит свое призвание, всегда жаждут приобрести последователей.

* * *

М* привел как-то слова Попа о том, что, не будь на свете поэтов, критикам и журналистам нечего было бы есть, и, смеясь, добавил, что, не будь в Париже честных людей, полицейские шпионы умерли бы с голоду.

* * *

Некто простодушно признался другу: «Сегодня мы приговорили к смертной казни трех человек. Двое вполне ее заслужили».

* * *

Один богач сказал о бедняках: «Сколько этим мерзавцам ни отказывай, они все равно будут клянчить». То же самое могли бы сказать о придворных и многие государи.

* * *

Chi mangia facile, caccia diavole.[173]

Il pastor romano non vuole pecora senza lana.[174]

Бедность — мать всех пороков.

Не кот виноват, а служанкин недогляд.

* * *

«Духовные власти в отличие от недуховных, — говаривал М*, — называются так потому, что у них хватило духу взять и присвоить себе власть».

* * *

Г-н де* довольно долго не обращал внимания на женщин, а потом страстно влюбился. Когда друзья стали вышучивать его за холодность, которая к лицу только старикам, он ответил: «Зря стараетесь. Еще недавно я действительно был стар, а сейчас опять помолодел».

* * *

Даже благодарность может быть низменной.

* * *

В собрании нотаблей[175] (1787) зашла речь о правах, которые следует предоставить интендантам в провинциальных собраниях, и некое влиятельное лицо весьма склонялось к тому, чтобы эти права расширить. Тогда кое-кто прибег к заступничеству одного умного человека, дружившего с названным выше лицом. Тот обещал помочь и преуспел в своем намерении. Когда его спросили, как ему это удалось, он ответил: «Я, конечно, не стал распространяться о злоупотреблениях и тиранстве интендантов. Но, как вы знаете, мой друг прямо помешан на дворянских привилегиях. Вот я ему и сказал, что даже весьма родовитые люди вынуждены титуловать интендантов „монсеньерами“.[176] Он нашел, что это чудовищно, и стал на нашу сторону».

* * *

Когда герцог де Ришелье[177] был принят в Академию, многие начали расхваливать его вступительную речь. Однажды в многолюдном обществе герцога стали уверять, что тон этой речи безупречен, полон изящества, легкости и отличается такой приятностью, какая не свойственна заправским литераторам, хотя пишут они, быть может, и правильней, чем герцог. «Благодарю вас, господа, — ответил молодой вельможа, — я глубоко ценю ваши похвалы. Мне остается лишь сообщить вам, что речь мне составил господин Руа,[178] и я не премину поздравить его с тем, что тон у него подлинно придворный».

* * *

Аббата Трюбле[179] спросили, сколько времени он тратит на каждую свою книгу. «А это смотря по тому, с кем я встречаюсь, когда пишу», — ответил он.

* * *

Можно составить списочек под таким заглавием: «Пороки, необходимые для успеха в хорошем обществе». Не худо прибавить к нему и другой: «Посредственные достоинства, годные для той же цели».

* * *

Некий житель провинции, попав на королевскую мессу, сильно докучал своему соседу вопросами.

— Кто вон та дама?

— Королева.

— А эта?

— Мадам.[180]

— А вон та?

— Графиня