– А вот и я, знаток тайского массажа, тантрической симуляции и филиппинского восстановления потенции посредством правильных щипков в пятую точку!

– Молчи и делай своё дело, пустопорожний болтун, – не поднимая глаз, бросил голый Аслан-бей. Могучие руки широкими ладонями опустились ему на лопатки…

– Глоток вина благороднейшему господину? – елейно пропел тощий щербатый тип, подсовывая откуда-то слева расписную камызякскую пиалу.

Хозяин городских улиц брезгливо принюхался, окунул холёный пальчик в вино, но отхлебнуть соизволил. Хмыкнул, цокнул языком, допил до дна и отшвырнул посуду, профессионально подхваченную бдительным Ахмедом… Домулло за его спиной сделал странный жест, подняв кулак правой руки и резко коснувшись локтем поднятого левого колена! Что, к ужасу, не ускользнуло от намётанного взгляда опытного стражника…

– Мне знакомо твоё лицо, мусульманин?

– Моё?! – искренне удивился Ходжа, смело шагнув вперёд. – Разве оно чем-то отлично от любого другого? Такой же нос, глаза, рот и уши… Ага, вот, может быть, уши! Воистину мои длинные уши напомнили сиятельному Аслан-бею о его ослоподобных мозгах?! Прости, Аллах и Рабинович…

– Главный визирь… – обомлел глава городской стражи. – Хасан аль-Хабиб ибн Бибип, он же – возмутитель спокойствия, злопакостный преступник Ходжа Насреддин! Да я сейчас… я… э-э?!

– Не кипешуй, о поспешливый в арестах, – улыбчиво посоветовал Оболенский, и его руки обрели тяжесть кузнечного пресса. – Что тебе сделать в первую очередь – бока намять или холку намылить? На извращениях не настаивай, настроение не то, и не проси…

Храбрейший Аслан-бей отчаянно извивался минуты полторы, но сбросить хватку русского атлета не смог даже в обмыленном виде. Просить помощи ему не позволяла гордость, а потом… потом он почувствовал некое напряжение в нижней части живота. Оно приятственно и томительно нарастало, причём с такой стремительностью, что… Вай дод два раза! На это не нужно смотреть, просто поверьте на слово…

Иногда, чтобы сбросить вес, достаточно просто помыться…

Седьмое правило культуриста

…Соловьёв приходил ещё раз. В смысле снился мне после отъезда Льва. Который, кстати, подставил меня самым бессовестным образом, заявив своей милой жене, что он вообще спокойно занимался рабочими делами, а я дурью маялся – впал в панику и всех запутал! Самое хреновое, что мне пришлось Маше всё это подтвердить с позиций нетленной мужской дружбы и солидарности.

Маша тоже мне высказала, вежливо, но по существу… После этого телефонного разговора мои близкие всерьёз поверили в наличие в роду Беляниных предков-ирокезов, такой я был красный! Ну, ладно, как говорится, переживу, не в первый раз, я бы и не упоминал об этом, если бы не Соловьёв…

– Может быть, ты не так уж и не прав, – без всяких «здрасте вам» начал он. – В конце концов, нас забывают. Всех – великих, гениальных, значимых… Главная опасность для любого писателя – стать ещё прижизненным классиком, ибо классику забывают быстрее всего. Во времена Пушкина тот, кто не знал латыни, не мог считаться культурным человеком! А кто сейчас читает в подлиннике Лукреция, Публия, Овидия? Ты помнишь, сколько томов написал Лесков?! Сорок шесть!!! Что из этого богатства прочёл ты – в лучшем случае «Левшу», «Очарованного странника» да «Леди Макбет Мценского уезда»… Никто не любит классику, и не моя вина, что… В общем, тебе не понять… пока… и радуйся, что не понять! Живи одним днём, как мотылёк, родившийся на рассвете, чтобы умереть на закате. Не становись ты классиком, бойся славы…

Может быть, в первый раз в жизни я выслушал длинный монолог старого человека, не прервав его даже словом.

– Так что там было дальше с твоим Багдадским вором?!

А было следующее…

На шум и возню, разумеется, набежал народ. Не будем врать, что очень уж много, однако человек двадцать – двадцать пять подтянулись, снедаемые естественным восточным любопытством: а чего это вы тут делаете, правоверные?

– Вай дод, горе мне, – ничуть не стыдясь публики, радостно взвыл Насреддин. – Смотрите все – наш дорогой и всеми подряд любимый начальник городской стражи, храбрейший Аслан-бей, отмеченный глубоким умом и несомненными достоинствами, – попал во власть шайтана! Лёва-джан, покажи несчастного в профиль, пусть люди убедятся…

Могучий Оболенский в два приёма перевернул багровую от ярости жертву низкой подставы, и народ ахнул! Собственно, ахнул даже сам Аслан-бей, невольно скосивший на себя же глаза… Насчёт «несомненных достоинств» домулло не солгал, ибо, по крайней мере, одно из них позиционировалось сейчас столь несомненно, что готово было прорвать узорчатые подштанники!..

– Ва-а-а-ах… – кто с испугом, кто с уважением, а кто и с завистью, но отметили все.

– Вот и я говорю, как жить, как мне теперь жить, правоверные, – продолжал причитать Ходжа, одновременно отступая за спины любопытствующих, – если даже в банный день наша доблестная стража при виде нас выдаёт такие откровенные намерения?! Пойду спрячусь в Бухару… А вы держите его, люди! Не оставляйте мусульманина, быть может, ледяная вода, над которой произнесено имя Аллаха, изгонит похотливого шайтана из чресел этого достойного мужа… Дерзайте!

Потом уже было трудно сказать, кто первым окатил Аслан-бея из тазика. Сильно подозреваю, что это был всё тот же Ахмед… А уж когда включились все, то определить главного виновного возможности уже не было. Вот главного пострадавшего – это легко!

Бедный начальник городской стражи с воплями, визгом и матом носился по бане кругами, как психованный сайгак, а сердобольные мусульмане со всех сторон сострадательно обливали его то горячей, то холодной водой попеременно. Или у кого какая была под рукой, потому что о методе эффективного закаливания контрастным душем по тем временам и не подозревали…

Порядок удалось навести не скоро. Авторитет бесстрашного Аслан-бея был подмочен бесповоротно, причём в самом буквальном смысле. Слишком много свидетелей видели его конкретно возбуждённым в обществе мирно моющихся мужчин. Будь дело в женской бане, то «угол интереса» можно было бы признать здоровым и естественным, а тут…

Но в довершение ко всему оказалось, что одежда и личные вещи опозоренного слуги закона тоже бесследно исчезли! Багдадский вор не терял времени, а безвинно проклинаемый шайтан поставил ещё одну галочку в планах мести неуёмному Льву Оболенскому…

…Чистые, вымытые, счастливые от осознания исполненного долга, друзья сидели в соседней чайхане, легко расставаясь с ворованными деньгами:

– Ходжа, чего ты плеснул ему в вино? Эту хрень стоит немедленно запатентовать и продавать на доллары, как «мечту импотента»…

– О, я носил склянку с этой волшебной жидкостью уже три дня – и вот, час настал! Сей замечательный отвар готовят из горных трав, а рецепт его известен любому ферганскому пастуху. Налей всего двенадцать капель в ведро воды и дай самому немощному верблюду в стаде – через полчаса он обеспечит потомством всех верблюдиц в округе! Раньше на людях не использовалось, но ведь результат оказался выше всяких похвал, да?