Первые набеги Олава прибавили ему славы и обогатили Новгород. Изрядную долю добычи он поднес Владимиру и Аллогии, с которыми в Киеве проводил большую часть зимы. Сага Одда говорит о «разного рода сокровищах из золота и прекрасных дорогих материй, и драгоценных камнях». По преданию (которое может, впрочем, говорить и о более поздних походах Олава) однажды при возвращении на Русь сами паруса его кораблей и походные шатры воинов были из «драгоценных материй». Но это едва ли можно было добыть в прибалтийских селениях – разве что Олав уже тогда добирался до прибрежных крепостей датчан или ободритов. Если когда-либо такие ценности и прошли через его руки, то во время пребывания варягов в Киеве, когда воины Владимира, разумеется, запустили руки в казну побежденного Ярополка. Что же до парусов из дорогих «паволок», то эту дружинную легенду рассказывали еще о победителе Царьграда Олеге Вещем…

Да, Владимир покровительствовал «своим» викингам. Но с его приходом в Киев эпоха викингских конунгов и князей-разбойников для Восточной Европы навсегда завершилась. В этом Владимир действительно с первых шагов явился продолжателем дела Ольги. Придя к власти захватчиком и не избегая войн, он тем не менее и строил – строил Русское государство. Заходя решительнее и дальше, чем сама проложившая ему дорогу великая княгиня.

Об отношении Ярополка к христианской и языческой верам ничего достоверного, как уже говорилось, нам не известно. Уже исходя из одного этого можно предположить, что на самом деле наследник Святослава и Ольги остался равнодушен к обеим религиям. Но те, кто вошел в Киев ему на смену и через его труп, были язычниками ревностными. Для Владимира «отчие предания», вера предков оставались святы, невзирая на наставления Ольги. В этом одном он пока совершенно не собирался подражать ей.

Но что же представляли из себя эти «отчие предания» к моменту вокняжения Владимира? Первое, что бросается в глаза исследователю славянских древностей – удивительная пестрота верований и мифов. Религия разных племен и местностей сильно отличалась. Имена богов и их «родословные» (там, где таковые известны) тоже расходились – даже если ограничиваться рамками только восточного славянства. Хотя для исследователя-то в этом ничего удивительного нет. Многообразие, вариативность – характерные черты религий эпохи расцвета мифической картины мира на пороге цивилизации.

Это живое многообразие, очевидное для любого серьезного специалиста, несколько затемняется иными современными «реконструкторами»-непрофессионалами, пытающимися воссоздать мифологию «не хуже древнегреческой». Однако ничего «не хуже» закоснелой литературной формы греческих мифов у славян и быть не могло. Нашим предкам неведома была нужда согласовывать множество несхожих вариантов, навязывать им новое моральное содержание, тем более изгонять из мифов диковатую архаику – ту самую, которая столь привлекает иных наших современников в мифах кельтов или германцев. Славяне и жили в мире этой архаики. В том и отличие славянской религии (или кельтской, или германской) от греческой, что это была религия мифа. Мифа как живого жанра устной «литературы», свободной от какого бы то ни было устоявшегося «канона», тесно переплетенной с обрядами и поверьями. А не мифа как «басни», как «памятника старины», уже слабо связанного с реальным, столь же косным и формализованным религиозным поклонением. Два полюса язычества – первобытные религии, фонтанирующие красками разнящихся фантазий, и чинные религиозные установления умирающих цивилизаций, которые и должны бы расстаться с фантастическим миром мифа, а не хотят этого признавать. И оба полюса оказывались одинаково слабы, но каждый по-своему, перед верой в Единого Бога, верой, свободной от мифа.

Можно сожалеть о том, что славянскую мифологию не сохранил литературный «случай». Наподобие того, который позволил еще в Средние века записать, пусть с неизбежными искажениями, мифы их западных соседей (и дальних сородичей) в Ирландии и Исландии. Но считать, что «ничего не сохранилось», и на этом основании искать утешения в домыслах, а то и в подлогах, – едва ли стоит. Кропотливый труд многих поколений ученых, – историков, археологов, языковедов, этнографов, – позволяет с достаточной полнотой (хотя, конечно, не без загадок и расхождений) воссоздать мир языческой восточнославянской религии.

Прежде всего следует сказать, что общеславянские (и тем более общие для всех восточных славян) боги все-таки существовали. Это были божества, чья «родословная» уходила в глубь веков, к расселению первых индоевропейцев в Европе. К Х веку таким наследием древнейшей поры славянской истории оставались на Руси два основных бога – Перун и Велес.

Перун – громовержец, глава небесных богов. В священном браке с Землей он производит на свет все земное «обилие». Он – покровитель и родоначальник княжеской власти, прообраз земных князей, идеальный бог-воин. В качестве такового особым почитанием он пользовался в среде дружинников. По мере же укрепления государства неизбежно становился верховным богом.

Перун рассматривался не только как владелец «стрел»-молний, но и как их «создатель», божественный кузнец, «божий коваль». В результате его ипостасью становился легендарный князь-кузнец, победитель Змея Сварог, образ которого распространился у всех славян до Балтийского моря из древних антских земель. Через своего сына Дажьбога, бога Солнца и второго по значимости небесного повелителя, Сварог числился непосредственным родоначальником славянских князей. Другим его сыном считался Огонь – воплощение священной для славян стихии.

Велес или Волос являлся противником Перуна в «основном мифе» древних славян и противопоставлялся ему во многих отношениях. Велес – владыка загробного мира, даритель богатств и покровитель чародейских умений. Он – «скотий бог», покровитель скотоводства, охоты, но отчасти и земледельческого труда. Потому связан он со «всеми людьми», с простым народом, а не с князем и знатью. В древнем мифе о «ковале» Свароге «двойник» Велеса – змееподобный бог Троян, побежденный героем-кузнецом. Правитель подземного, потустороннего мира, он представлялся трехголовым – имя его является народным переосмыслением имени римского императора Траяна, воевавшего за Дунаем, в порубежье славянского мира. По «тропе Трояновой» на иную сторону бытия отправляются в полузабытьи «Велесовы внуки», песнотворцы, воскрешая перед слушателями образы минувшего. На знаменитом Збручском идоле, представляющем картину мира древних славян, троеликий бог подземного мира обречен поддерживать землю и небо с их обитателями на своих плечах.

Таковы были главные боги древних русов. Хотя имелись и другие, тоже известные на Руси повсеместно – как, например, бог и «дед» ветров Стрибог. Однако наряду с этим обреталось и немалое число мелких, местных божков. Не говоря уже о том, что для простого селянина во все времена важнее было общение с духами природы и собственного дома – лешими и водяными, домовыми и овинными, – чем с высокими «светлыми» богами жреческой мифологии.

Различия бросаются в глаза уже при изучении того, каким богам пантеона и где поклонялись преимущественно. На юге господствовал дружинно-княжеский культ действительно «светлых» богов, Перуна и Дажьбога. Именно здесь шире всего распространен и миф о ковале-змееборце, доживший даже до нового времени. Но на севере, у словен и кривичей, было иначе. Здесь главный персонаж в пантеоне – Велес, а Перун долго оставался на вторых ролях. Здесь поклонялись священным зверям Велеса медведям и полумифическим огромным змеям-ящерам. Здесь же наиболее распространены культы женских божеств, воплощающих одновременно и животворные, и губительные силы природы, – культы, воплотившиеся, помимо прочего, в сказочном образе Бабы-яги.