«Нихон сёки» («История Японии»), приведенный ниже, эти глиняные фигуры, наивной красотой которых так восхищался Пикассо, появились в правление одиннадцатого императора Суйнина, когда при похоронах знатных особ их стали класть в усыпальницы, отказавшись от человеческих жертвоприношений.

Однако описания погребения вместе с покойником живых людей, встречающиеся в «Кодзики» («Записи о деяниях древности») и «Нихон сёки», порой противоречат друг другу. В «Кодзики» говорится, что человеческие жертвоприношения вошли в практику после смерти принца Ямато Хико – того самого, чьи похороны, сопровождавшиеся погребением людей, побудили, согласно «Нихон сёки», Суйнина покончить с варварским обычаем. Согласно «Нихон сёки», Суйнин называет этот обычай «древним обрядом». Отыскать истину почти невозможно, ибо древних источников, повествующих о данном периоде, очень мало. В любом случае, если Суйнин принял такое решение, оно достойно восхищения.

Зимой двадцать восьмого года [правления Суйнина] в пятый день десятого месяца умер принц Ямато Хико, брат матери императора.

Во второй день одиннадцатого месяца принц Ямато Хико был погребен в Цукисака, Муса. Его близких слуг поставили вдоль края могилы и похоронили вместе с ним. Они не умирали несколько дней, кричали и стонали. Когда же они наконец умерли, их трупы начали гнить и разлагаться. Собаки и вороны пожирали их. Император, слыша крики и стоны, счел их невыносимыми. Он сказал своим сановникам:

«Заставлять людей следовать в смерти за господином только потому, что он любил их при жизни, – ужасно. Да, это древний обычай, но мы не должны следовать ему, если он плох. Обсудите между собой, как нам прервать этот ритуал…»

Осенью тридцать второго года, шестого числа седьмого месяца умерла принцесса Хибасу, одна из его жен. День ее похорон был отодвинут. Император сказал своим сановникам: «Я говорил, что жестоко заставлять живых людей следовать за умершим. Что нам надлежит сделать в этот раз, когда близятся похороны?»

«Погребать живых людей в усыпальнице члена императорской семьи не мудро, – сказал Номи-но Сукунэ. – Если мы поступим так, как мы расскажем о нем последующим поколениям? С вашего позволения, я придумаю что-нибудь и доложу».

Он отправил посланника и вызвал сто гончаров из провинции Идзумо. Он лично следил за тем, как они получали глину и лепили из нее людей, лошадей и прочее. Затем он принес эти фигуры императору и сказал: «Отныне вместо живых людей в усыпальницу будут опускаться такие глиняные фигуры. Пусть это станет законом для последующих поколений».

Император был очень доволен. Он сказал Номи-но Сукунэ: «Ваше решение полностью соответствует моим желаниям».

Так в усыпальницу принцессы Хибасу впервые были опущены глиняные фигуры… Затем вышел императорский эдикт, гласивший: «Отныне следует делать глиняные фигуры и не вредить людям».

Минамото-но Ёринобу: «Пусть ваш ребенок умрет!»

Каждый, кто смотрел фильм Куросава Акира «Семь самураев», легко вспомнит эпизод: самурай противостоит разбойнику, взявшему в заложники крестьянского ребенка.

Сцена начинается с того момента, как самурай готовится побрить голову. Служитель выбривает тонзуру, потом воин надевает его одежду. Затем ему приносят два рисовых шарика, о которых он просил. Безоружный, неся в руках рисовые шарики, он приближается к сараю, в котором прячется разбойник, угрожающий убить истошно плачущего ребенка. Воин объявляет, что он священник, хочет лишь, чтобы разбойник и ребенок поели. Затем он бросает рисовые шарики в амбар, один за одним. Бросив второй шарик, он врывается в сарай. Несколько мгновений спустя из сарая выползает разбойник. Явно смертельно раненный, он медленно опускается на землю. Воин становится вожаком семи самураев, защищающих деревню от грабителей.

В своей книге «Меч и сознание» я говорил, что поставленная в фильме Куросава сцена основывается на одной из легендарных историй о фехтовальщике Камиидзуми Хидэцуна (1508–1588). Теперь я должен внести поправку и уточнить, что история Хидэцуна могла произойти от одного из двух рассказов о Минамото-но Ёринобу (968–1048), включенных в «Кондзяку моногатари сю» (т. 25, разд. 11).

В те дни, когда, по словам знаменитого разбойника Исикава Гоэмона (1558–1594), грабителей и воров было «много, как песчинок на берегу моря», случаи взятия в заложники детей загнанным в угол бандитом происходили очень часто. Историй, рассказывающих о спасении таких детей, также немало. Мы отметим здесь только то, что в каждом из трех описанных случаев расставлены несколько различные акценты. В версии Куросава выделяется умение уловить ситуацию и действовать быстро и решительно; в легенде о Хидэцуна – спокойствие духа, позволяющее искушенному воину без оружия противостоять размахивающему мечом разбойнику; в истории Ёринобу – необходимое для воина качество поступать согласно своим побуждениям.

Ёринобу был великолепным воином, занимал губернаторские посты в нескольких провинциях и стал Командующим Обороной Запада. Что касается народной молвы и легенд, то тут, пожалуй, его превосходит один из его братьев, Райко, возможно, благодаря множеству увлекательных рассказов о четырех самураях, служивших последнему. Тем не менее в приведенном ниже необычно реалистическом повествовании о спасении ребенка Ёринобу предстает достойным восхищения человеком, исполненным невозмутимости, здравого смысла и сострадания. Случай произошел не позднее 999 г.

* * *

В то время, когда нынешний губернатор Кавати Минамото-но Ёринобу занимал пост правителя провинции Кодзукэ, жил человек по имени Фудзивара-но Тикатака, офицер Правого крыла стражи Внешнего дворца, сын няни Ёринобу. Он был таким же великолепным воином, как и сам Ёринобу.

Однажды Тикатака поймал забравшегося в дом грабителя и оставил его с охранником. Каким-то образом грабителю удалось освободиться от оков. Он попытался бежать, но не смог выбраться из дома. Тогда он взял в заложники сына Тикатака, милого мальчугана четырех-пяти лет, бегавшего по двору. Разбойник утащил мальчика во внутренний амбар и, держа его за ногу, приставил к его животу меч и угрожал убить.

В это время Тикатака был на приеме у губернатора. Когда прибежали и сказали, что разбойник взял в заложники его сына, он, испуганный и рыдающий, бросился к себе. Когда же он увидел, что разбойник держит меч у живота его сына, у него потемнело в глазах. Он не знал, что делать. Он хотел ворваться внутрь и освободить сына, но разбойник держал перед ребенком большой сверкающий меч и кричал: «Не подходить! Если кто-нибудь подойдет ко мне, я убью его!» «Если он убьет моего сына, – подумал Тикатака, – то что проку разрезать потом этого негодяя на тысячу кусочков». Поэтому он приказал своим воинам не подходить к разбойнику, а только наблюдать за ним издали, и, бросив на ходу, что доложит губернатору, умчался.

Губернаторская управа была рядом. Губернатор, увидев несущегося возбужденного Тикатака, тут же спросил: «Что случилось?»

«Мой сын, мой единственный сын взят в заложники разбойником», – в слезах прокричал