— Шевелиться сейчас надо? — спросил водитель. — Или подождать хочешь?

— Я про это с Диллоном поговорил, — ответил Когэн. — Мы с ним — мы оба думаем, сейчас. Мельницы-то закрыты, да?

— «Могила Гранта», — сказал водитель.

— Люди белки теряют, — сказал Когэн.

— Справедливое умозаключение.

— Им не нравится белки терять.

— Кроме Тесты, — сказал водитель. — Он по-прежнему открыт.

— Вот что нам надо сделать, — сказал Когэн, — и мы с Диллоном оба так думаем, ты еще подумай, и больше ничего не остается. Надо Трэттмена сейчас поставить на куранты и заварить кашу, чтоб народ опять начал делать то, что полагается.

— Трэттмен? — переспросил водитель. — А Трэттмен сюда каким концом? Ты ж сам сказал, это Амато этот твой и его кореша.

— Он и есть, — подтвердил Когэн. — Трэттмен сюда никаким боком не касался. Эта срань, что ко мне приходит, плюс я попросил, чтобы с Трэттменом потолковали, ты прав. У него спросили, и я уверен.

— Так и надо, — сказал водитель. — Твои пацаны немного перехватили тогда. Мужика чуть вообще не грохнули.

— Когда я со Стивом говорил, — сказал Когэн, — я этого не знал. Когда с тобой разговаривал. Он мне только сказал, что они его обработали и он ничего не знает. Вот и все, что я знал.

— Я его сильно не сразу вообще понял, — сказал водитель. — Когда он первый раз позвонил, меня не было. С ним секретарша говорила. Разобрала примерно треть. Пришлось перезванивать, и тут уж я его не понял. Блин, да я и перезвонил-то ему с трудом. Номер он оставил — она ж не понимала, что он за цифры ей называл. Наконец я прочухал. Наверняка Трэттмен. Мне Кангелизи звонит, весь расстроенный, говорит, ему звонил Трэттмен, и он Трэттмену меня сдал, дал ему мой номер. «Вот спасибо», — говорю. А он: «Слушай, — говорит, — это не я на него тех мартышек натравил. Если и не ты, то ты знаешь кто. Вот и разберись». Тут я наконец до него дозвонился, понял, отчего девчонке трудно было. У него челюсть сломана.

— Слыхал, — сказал Когэн.

— А кроме того, ребра покрошены, сломан нос, выбито три или четыре зуба и что-то не так с перегородкой, — сказал водитель. — Кроме того, он мне сказал, и селезенка под вопросом. Когда я с ним разговаривал, он в больнице был.

— Кое-что я слышал, — сказал Когэн. — Его уже выписали, насколько я понимаю.

— Должно быть, значит, с селезенкой порядок, — сказал водитель. — Но он недоволен.

— Жалко слышать, — сказал Когэн. — Нам главное, чтоб клиент был счастлив.

— Ему тоже это жалко слышать будет, — сказал водитель. — Когда я ему скажу. А я должен.

— Говори что хочешь, — сказал Когэн. — Ты ж его стойка, все дела.

— Трэттмен его винит, — сказал водитель. — Я, конечно, Трэттмену ничего не говорил, но мы-то с тобой оба знаем, тебе отмашку на такой перебор не давали.

— Ты же знаешь, как с ребятами, — сказал Когэн. — Идут что-нибудь делать, а там увлекутся — и ага. Я когда узнал, позвонил Стиву Он такой, Барри — Барри же арматурщик, да? Очень крутой парень. Эти ребята все втарены, елки-палки. Всегда откуда-нибудь падают, в драки ввязываются, все такое. Крепкий он парень. Потому я его и взял. А Стив сказал, ну, в общем, они полдела сделали уже, все нормально идет, и тут Барри решил, а Барри очень психованный насчет своей жены. Про нее с чуваком лучше вообще не разговаривать. Не знаю, что она у него, ангел или кто. По крайней мере, он так говорит. В общем, все у них там происходит, Стив говорит, и вдруг Барри в голову стукнуло, что Трэттмен ебал его жену. Она там где-то к матери поехала, а Барри в Мэнес каким-то фугасом, и я вообще, к черту, не знаю, как у них там слово за слово, Стив тоже не понял. Но Барри это взбрело, Трэттмен жену его еб, и тут-то у чувака челюсть и сломалась и ребра тоже. Барри его попинал. «Я тоже телегу должен толкнуть, — говорит мне Стив. — Я слишком близко стоял, этот хуесос мне свои печенюшки на брюки метнул». Я ему сказал, чтоб нахуй шел.

— Мне так ему и передать? — спросил водитель. — Я когда с тобой говорил, очень точно выразился. Он мне так сказал. Потелепать, если хотите, но слишком не калечить. Я же сказал тебе, он не хочет, чтоб калечили.

— Ай, да ладно, — сказал Когэн. — Еще б ты не сказал.

— Ладно, — сказал водитель.

— Вы же всегда так делаете, ребята, — сказал Когэн. — Я-то знаю. Вы, ребята, даже яйцо вареное разбить не можете. Вам хочется, чтоб все нормально так делалось, вы знаете, чего вам хочется и каких чуваков за этим послать, и вы берете, что вам приносят, потому что этого вам и хотелось, но потом обязательно догоняете и говорите, что ни от кого вы этого не хотели, чтоб они это делали. Хватит мне вешать тут уже, а? Они знают, знают, кто такой Стив. Знают, чем они с Барри занимаются. Бля, я в смысле, эти ребята всегда тут рядом. Когда Джимми-Лис там начал весь подскакивать, у меня три сотни мест было, и таким славным маленьким макаронничкам, как он, уже ничего не осталось, вот, так он хай поднял, а я услышал, я больше сорока точек просто взял и Стиву передал. Они все знают, кто такой Стив. Знают, что он делает. Он ни черта не знает. Его просто хорошо под рукой иметь, все парни им пользовались.

— Штука тут в том, — сказал водитель, — что он добро не давал.

— Он дал добро, — сказал Когэн. — Я сказал тебе, кого я на эту работу возьму. Он это так же прекрасно знает, как и я. Стив пойдет и сделает то, что ты от него хочешь, как он считает. Ты ему скажешь чего хочешь, он выслушает, пойдет и сделает то, чего ты хочешь, по его мнению. Не важно, что б ты там ни говорил. И дал он добро — он тебя звонить Диллону отправил, заставил со мной встретиться. Хватит мне тут дристать мелким дождичком. Какая теперь-то уж разница? Трэттмена мочканем, и мужик это знает.

— Я не понимаю, — сказал водитель. — Я думал, ты ему веришь.

— Друг мой, — ответил Когэн. — Я и верю. А разницы все равно никакой ни на полстолько. Как-то раньше Трэттмен уже что-то сделал, правда? И врал про это. Дым в жопу мужику пускал.

— Верно, — сказал водитель.

— А теперь, — сказал Когэн, — теперь Трэттмен никакого дыма не пускал.

— И его побили, — сказал водитель. — Очень сильно.

— Зато теперь, — сказал Когэн, — мы уверены. Теперь, в прошлый раз мы думали, что уверены, а нет. А теперь мы да.

— Верно, — сказал водитель.

— А вот, — продолжал Когэн, — ребята, которые играть ходят, они не уверены. Ну то есть уверены они. Они уверены, что у Трэттмена лицензия, потому что он может, и никто ему тут не указ. Поэтому то же самое. И что, по-твоему, они намерены делать? Думаешь, играть они пойдут?.. Да и хрен бы с ними, — продолжал Когэн, — что с публикой с улицы делать? Что они думают, по-твоему, а?

— Понятия не имею, — ответил водитель.

— Они думают, — ответил Когэн, — они думают: Трэттмен. Уже так делал и вот сделал опять. Раньше наврал, и никто по этому поводу и пальцем не шевельнул, а теперь вот опять так поступил, и его за это отпиздили.