Все выпили, и Британи сменила тему.

– В шкафу я видела футбольный мяч. У вас есть дети?

Хотя на самом деле ничего не случилось, в комнате будто все замерло. Стив и Глория украдкой переглянулись.

– Э-э, да. У нас чудный ребенок.

– Да-да, – подтвердил Стив. – Прекрасное дитя.

– Как любопытно! – сказал Кайл. – Мальчик или девочка?

Муж и жена снова переглянулись, после чего Стив ответил:

– Мальчик.

– Странно, в вашей биографии на обложках книг ничего о нем не сказано, – подметила Британи.

В дверь позвонили.

– А вот и ужин! – воскликнул Стив.

Роджер, в отличие от Британи мне страшно нравится читать твой черновик! Вообще «Шелковый пруд» официально стал частью моей жизни, и я бы хотела показать его другим, но кому?.. Кайлу? Он вообще книг не читает. Сослуживцам в «Шкряпках»? Ни за что, это слишком личное. Остается мама.

Я давно мечтаю сделать что-нибудь, что захотелось бы оставить себе на память. Роджер, как тебе повезло с книгой! А моя писанина кошмарна. Помню, сразу ее выбросила, как вернулась с последнего творческого семинара. Жуть просто. Хотя есть и приятная сторона: если стану учиться на медсестру, после двух лет муниципального колледжа я могу не сдавать некоторые предметы. Да, я все еще об этом подумываю.

От моих упражнений в сочинительстве осталось только эссе о тосте, на который намазывают масло – «от лица самого тоста». Вкладываю его в конверт. Получи заряд вдохновения от коллеги-писателя. Сейчас, исправлю последнее предложение…

Как говорят в дрянных забегаловках, наслаждайся.

Неужели такова моя участь: описывать на бумаге свою страшную гибель от сливочного масла? Чем же я так провинился, какое преступление совершил? Я – всего лишь хрустящий и золотистый (с легчайшей подгорелостью) снаружи и нежный, белый, пушистый, нет, воздушный внутри – вот и все мои грехи.

И между прочим, я заметил нож, летящий в моем направлении! Если вы хотели меня запугать, то вам это удалось и… о боже!.. это даже не масло, а маргарин! О нет, господи, не маргарин, а спред! Дешевый спред, купленный в «Грошике»! Так вот какая смерть меня ждет?! Я превращусь в мерзкую кашицу с поддельным маслом? Я и сливочного недостоин? Вот спасибо так спасибо! Даже в красивой смерти отказали. Могли бы хоть маргарином намазать – в нем и то есть легкий шик, вроде как в автомобилях «вольво».

Что ж, такова жизнь. В детстве я был скромным ломтиком хлеба посреди буханки (четвертым от начала). Мечтал, что когда-нибудь на меня нанесут изображение Иисуса Христа или легендарного гонщика Дейла Эрнхардта, ну или, на худой конец, Кэтрин Зеты-Джонс. А я только и делаю, что показываю миру золотистую корочку, которой покрыто все мое горячее тело – с равномерностью кратеров на Луне. В серединке я чуть темнее, потому что слегка прогнулся в сторону спирали.

По-моему, подло внушать юным ломтикам, будто в один прекрасный день у них появятся собственные лица, что их продадут на eBay.com за тысячи долларов и что о них будут трубить в новостях.

Вообще жизнь отвратна. Нет, я отдаю себе отчет, что все могло быть куда хуже: на ум сразу приходят гренки в супе. А самая страшная участь – это покрыться голубой плесенью. Твой родной пакет торопливо свернут и бросят в мусор, где тебе суждено гнить 327 406 лет в анаэробном плену, пока растаявший ледник не вытащит тебя из местной свалки. Моя судьба – стать тостом. Можно сказать, это благо.

Стойте, стойте! Он почти тут, коварный нож! С минуты на минуту он размажет масло по моей суперчувствительной середи… ооо… ааахХХ!

Ух ты!

Это было так…

Так…

Я хочу еще.

Бог мой, в буханке нам никогда об этом не рассказывали… С меня сыплются крошки!

Плевать.

Оооох ааааах…

Мммммм…

Теплые мягкие ручейки пронизывают все мое существо; талые лужицы солнечного цвета орошают мою потрескавшуюся, обгорелую кожу – о, как близка смерть! Я уже чувствую надвигающиеся зубы, но страх исчез. Я такой свободный! Такой развязный! Делайте со мной, что хотите! Я…

Я…

…конец.

3+

Бетани, я не почувствовал себя тостом, не ощутил, как на меня намазывают масло. Тебе нужно проникнуться мыслями и переживаниями хлеба. В четверг на семинаре внимательно послушай сочинения однокурсников, так ты сможешь лучше понять своего героя. Полагаю, вместе мы придем к удовлетворительному творческому решению.

Роджер, ты уже пять дней не появляешься на работе. Почему? Ты заболел? Я чувствую себя идиоткой, когда сую конверт в щель для писем, но стучаться к тебе я не буду. Хватит и этой записки.

Мне кажется, ты нисколько не болен. Сидишь у себя дома, надираешься и проклинаешь вселенную – скорее всего из-за бывшей жены и ее адвоката.

Думаю, у тебя сейчас черная полоса, но скоро все устроится, поэтому я брошу этот конверт под дверь и больше не буду о тебе волноваться. На работе ты ничего не пропустил, правда, я устроила одну забавную штуку, которая могла бы показаться тебе интересной и даже пригодиться для книги.

После того как мы с Кайлом ходили на кладбище, я все думаю о смерти. Знаешь, а ведь когда-нибудь ты напишешь слово «Конец», и «Шелковый пруд» будет завершен. Это своего рода смерть, согласен? Только в отличие от настоящей смерти ты заранее знаешь, когда она случится.

А раз знаешь, то ближе к концу наверняка почувствуешь некоторое давление. Матерь Божья! Моей книжонки не станет через пять страниц! Нет, через две! О! Уже почти!.. Вот он, конец!

И я подумала: это внутреннее давление, по идее, должно что-то выжать из писателя. Он должен выкашлять из себя некую универсальную истину – сейчас или никогда.

Я поехала в библиотеку, зашла в секцию художественной литературы и набрала целую тележку разных книг: бульварного чтива, любовных романов, нобелевских лауреатов, фантастики – короче, всего подряд. Сделала копии двух последних страниц каждой книги, после чего отправилась в кофейню и все их прочитала – хотела найти какую-нибудь общую тему. И знаешь, я ее нашла. Правда, не в каждом романе, но во многих. Ближе к концу книги герои часто двигаются к источнику света либо удаляются от него. Вносят свечу в темную комнату, падают в колодец, едут на красный свет и так далее. Я подчеркнула эти абзацы, так что ошибки быть не может.

Есть над чем задуматься, правда?

До скорой встречи, Роджер.

Роджер, даю тебе неделю, чтобы обдумать заключение суда об опекунстве. Надеюсь, ты не станешь лить слезы, выбривать себе ирокез или еще как-нибудь сходить с ума. Я пишу тебе потому, что… о боже. Несколько дней назад я зашла в гостиную собрать пустые кофейные чашки и увидела в окно эту девушку. Она смотрела на наш дом. Лет двадцать, одета и накрашена как гот, довольно симпатичная – если стереть с нее белую штукатурку. Что за мода у нынешней молодежи?