В половине одиннадцатого вечера миссис Джулия Мэйл под аплодисменты восхищенной публики отстегнула от своего сказочного платья большую часть кружевного подола со шлейфом, оставшись в узкой юбке до колен, натянула на плечи протянутую Аланом джинсовую куртку с кружевным воротником поверх продуманно обтрепанных лацканов — и все семейство Мэйлов, усевшись в лимузин, отбыло в аэропорт. Все высыпали на крыльцо, но провожать никто не поехал, резонно рассудив, что долгие проводы — лишние слезы. Самолет в Лондон улетал через два часа, а еще багаж и таможня, поэтому целовались и обнимались второпях, на бегу говорили последнее, самое важное. Оно и к лучшему — реветь было некогда. Алан пообещал быстро сделать визу, чтобы Ирина приехала к ним на Рождество. Ирина кивала, постеснявшись спросить: «к вам» — это в Лондон, в Маркет-Харборо или в Женеву? Но обещала «быть непременно». И не заплакала даже тогда, когда лимузин, приминая желтые листья и расплескивая электрические отблески в темных лужах, как корабль, медленно отчалил от крыльца ресторана и скрылся за поворотом. Все, как всегда, — «провожающие мнут платки в руках, провожаемые песенки поют…».

– Вот и расти этих девок, — глядя в сторону, вздохнула стоявшая рядом Маргарита. — Попадется такой Алан — и нет их. Ладно, не реви, подруга, это еще не худший вариант. Повезло нашей Юльке…

Пока Марго утешала Ирину, подвыпивший Буликов, окончательно забыв о субординации, привязался к Валентину, бубня что-то о кёрлинге, и Литвиненко с трудом сдерживался. Девчонки суетились на крыльце, кокетничая с молодыми людьми из консульства и напрочь позабыв об обиженных однокурсниках. Все были заняты свои делами, и поэтому никто не заметил, как вслед за неповоротливым лимузином выехала со двора зеленая «тойота». Если бы Ирина оглянулась — она узнала бы эту машину и поняла бы, что Горюнов весь вечер просидел в своей машине под окнами ресторана. Сперва он хотел привезти цветы, передать и уехать — красивый жест, не более. Потом решил приехать к началу, чтобы хотя бы издали увидеть Юлю в свадебном платье (далось ведь ему это платье!) — и просидел все время как дурак, прикуривая сигареты одну от другой и одурев от дыма. Глаза щипало, в горле подозрительно першило, так что все время приходилось откашливаться. Какая мелодрама, издевался он сам над собой, рассказать кому — со смеху подохнут. Но рассказывать о том, как он провел этот вечер, Горюнов никому не собирался.

Молодежь вернулась в ресторан — доедать и догуливать, знакомые Алана из английского и американского консульств вежливо откланялись. Маргарита неодобрительно посмотрела на супруга, который продолжал объяснять Литвиненко правила игры в кёрлинг и, не встречая ответного отклика аудитории, на всякий случай придерживал собеседника за лацкан пиджака. Махнула рукой, отвернулась и предложила Ирине отвезти ее домой.

– Ты что, не пила, что ли, — за руль садиться? — удивилась Ирина.

– Не могу, мне сегодня работать еще. Дело непростое, — ответила Рита, и глаза у нее загорелись. — Представляешь, бабулька хотела президенту отправить телеграмму с жалобой на губернатора. А у нее на почте эту телеграмму не приняли — сказали, что содержание некорректное. Бабулька оказалась упертая: обратилась к нам, в прокуратуру и к представителю президента в округе. Дело несложное, а забегали все, как тараканы. Завтра встречаюсь со всякими важными дядями плюс журналисты, так что надо документы просмотреть, чтобы не мямлить. Ну что, поехали?

Однако возле Ритиного красавца «мерседеса» Ирину перехватил Валентин. Не говоря ни слова, он затолкал на пассажирское место вяло сопротивлявшегося Буликова, и тот продолжил свой бесконечный монолог уже из салона.

– Забери своего! — небрежно кивнул он Маргарите. — Достал. А Ирину я сам отвезу. — И, повернувшись к Ирине, добавил просительно: — Можно?

– Ну-ну, — скептически усмехнулась Маргарита. — Господь навстречу! — И чтобы оставить за собой последнее слово, добавила, обращаясь исключительно к Ирине и как бы завершая прерванный разговор: — Ты поняла, Ириш? Решишь развод оформлять — я помогу.

Литвиненко дернул подбородком, но смолчал. Он не собирался ввязываться в ссору с Марго, потому что уяснил на собственном опыте — каждый раунд заканчивается не в его пользу. К тому же он не хотел злить Ирину.

– Ладно, поедем, — решилась она. — Не такси же вызывать. А ты почему не пил? На свадьбе собственной дочери? — полюбопытствовала Ирина.

– Мне поговорить с тобой надо. Ты же трубку бросаешь.

Это было не совсем правдой. Трубку Ирина не бросала, но, как только Валентин пытался обсудить что-то помимо «оргвопросов», она немедленно прощалась и беседовать «за жизнь» отказывалась категорически.

Говорить Ирине не хотелось. Она была переполнена впечатлениями, ей хотелось побыстрее остаться одной, а в тишине вспоминать, прокручивая как кино: вот Юлька выходит из комнаты в своем платье, вот танцует, расшвыривая носком туфелек желто-бордовые розы, вот изящно садится в лимузин, как будто делала это всегда, — ее милая, глупая, замечательная девочка, которую она сегодня увидела другими глазами и проводила в совсем взрослую жизнь. Как-то у нее там все сложится?.. Вот об этом ей хотелось думать. Но и вести себя как капризная вздорная баба сегодня, в такой день, тоже вроде неловко. Ирина вздохнула и молча направилась к «фиату».

В знакомой машине с плюшевой собачкой Мэйсоном, привязанной к зеркалу (Мэйсон был куплен ею лично еще в те времена, когда по телевизору шла «Санта-Барбара», назван в честь Кэпвелла-младшего, за прошедшие годы сильно полинял, сменил три машины и заслуженно считался талисманом), пахло чужим человеком. Неуловимо, настораживающее, непривычно. Вроде бы у Наташи своя машина. Хотя зачем им две машины на семью? Наверное, он просто подвозит ее на работу, как раньше Ирину. А потом встречает. Это ее он не успевал встречать, потому что Ирина заканчивала в шесть и бежала домой готовить ужин. А у Наташи смена до девяти вечера, Валентин обычно как раз около девяти и освобождался. Хотя нет, тогда он, как выяснилось, после работы ездил к Наташе.

– Ты о чем думаешь? — осторожно спросил муж.

– Думаю, во сколько ты теперь приходишь домой, — честно сообщила Ирина.

– Где-то к десяти, а что? — удивился он.

– Ничего. Так просто.

– А… — догадался Валентин. — Ты про это. Да нет, работаю просто. Решения отписываю. Потом дела на завтра просматриваю. Потом чай пью. В окно смотрю. На часы. Или на рыбок в компьютере, плавают вокруг кораллового рифа, как в Египте. Помнишь?

– Не помню, — отказалась Ирина. — Забыла.

И Валентин понял, что разговора, на который он рассчитывал и к которому готовился, сто раз обдумывая, что он скажет и что она ответит, проговаривая про себя возможные реплики и повороты, этого разговора и сегодня не будет. Значит, ему предстоит сбивчивый, виноватый, унизительный монолог. Ничего, он готов и к такому повороту. Он будет просить и умолять, он расскажет о том, что пережил и передумал за эти месяцы, как он изменился. Он объяснит, что ТАМ у него нет дома, он приезжает с работы не домой, а, как он для себя определил, «на Химмаш». И эта измотавшая его многомесячная ссылка хуже любого наказания. Он должен, он обязан ее убедить, у него просто нет другого выхода, потому что так существовать он больше не может, у него нет сил. А момент выбран правильно: Юлька уехала, Ирина осталась одна, и с этим удвоившимся одиночеством ей будет трудно справиться.