Мама обняла Тунтун и зарыдала. Ее тело дрожало, словно у рыбы.

Тунтун крепко стиснула маму в объятиях и заметила в ее черной шевелюре седые волоски. Все происходящее казалось Тунтун таким нереальным.

* * *

Тунтун отправилась в больницу вместе с мамой.

День был жаркий, ярко светило солнце. В одной руке мама держала зонтик, под которым они шли вместе с Тунтун, а в другой – термос с холодным красным фруктовым соком.

Пешеходов на улице было мало. Цикады тянули свою бесконечную песню. Лето заканчивалось.

В больнице было прохладно: кондиционеры работали на полную мощь. Тунтун с мамой немного подождали в холле, а затем пришла медсестра и сказала, что дедушка пришел в себя. Мама отправила Тунтун вперед.

Тунтун дедушку не узнала: ему побрили голову, а его лицо распухло. На одном его глазу была марлевая повязка, а второй был закрыт. Тунтун взяла дедушку за руку. Ей было страшно, она вспомнила больницу, в которой лежала бабушка; как и там, повсюду стояли аппараты, к которым тянулись трубки.

Медсестра окликнула дедушку по имени.

– К вам внучка пришла.

Дедушка открыл глаз и посмотрел на Тунтун. Она сделала пару шагов, и глаз задвигался, чтобы следить за ней. Но дедушка не мог ни говорить, ни двигаться.

– Можешь поговорить с дедушкой, – шепнула медсестра Тунтун. – Он тебя слышит.

Тунтун не знала, что сказать. Она стиснула руку дедушки и почувствовала, что он тоже сжал ее ладонь.

«Дедушка! – мысленно обратилась она к нему. – Ты меня узнаешь?»

Его глаза следили за Тунтун.

Наконец она вновь обрела дар речи.

– Дедушка!

Слезы закапали на белые простыни. Медсестра попыталась ее успокоить.

– Не плачь! Это расстроит дедушку.

Тунтун вывели из палаты, и она заплакала. Слезы текли по ее лицу; она рыдала, словно маленькая, не думая о том, видит ли ее кто-нибудь или нет.

* * *

А Фу уезжал. Папа упаковал его в коробку, чтобы отправить обратно в «Гуокр текнолоджиз».

Дядя Ван объяснил, что ему хотелось лично попрощаться с Тунтун и ее семьей, но город, в котором он жил, был слишком далеко. В будущем они легко смогут поговорить по видео или по телефону.

Тунтун сидела в своей комнате и рисовала. К ней бесшумно подошел А Фу. Тунтун изобразила множество маленьких медведей и раскрасила их мелками в разные цвета. А Фу посмотрел на картинки. Один из самых крупных медведей был окрашен в цвета радуги; один его глаз был закрыт черной повязкой.

– Кто это? – спросил А Фу.

Тунтун не ответила. Она продолжила раскрашивать медведя, словно твердо решила подарить ему все цвета мира.

А Фу обнял Тунтун за плечи и задрожал. Тунтун поняла, что А Фу плачет.

* * *

Дядя Ван прислал Тунтун видеосообщение.

В посылке лежал пушистый игрушечный медведь, такой же, какого нарисовала Тунтун, – окрашенный в цвета радуги, с черной повязкой на глазу.

Тунтун прижала ухо к груди медведя: тук-тук. Сердце билось медленно, еле слышно. Теплая грудь медведя поднималась и опускалась; медведь крепко спал.

Тунтун тоже хотела спать. Она положила медведя в кровать рядом с собой и накрыла его одеялом. «Когда завтра дедушка проснется, – подумала она, – я вынесу медведя наружу, чтобы он погрелся на солнце. Я буду лазить по деревьям, пойду в парк, где бабушки и дедушки поют народную оперу. Лето еще не закончилось. Осталось еще столько интересных дел».

– Дедушка, не волнуйся, а?! – прошептала она. – Когда ты проснешься, все будет в порядке.

Примечание автора

Я хотела бы посвятить этот рассказ своему дедушке. Я написала эту историю в августе, когда была годовщина его смерти. Я никогда не забуду то время, которое провела с ним.

Этот рассказ также я посвящаю всем бабушкам и дедушкам, которые занимаются тайцзицюань, машут мечами, поют песни из опер, танцуют, показывают своих певчих птиц, рисуют, занимаются каллиграфией, играют на аккордеоне. Вы помогли мне понять одну вещь: осознание того, что смерть совсем рядом, – не то, чего нужно бояться. С ним можно жить.

Дракон-лошадь просыпается в лунном свете.

Холодные капли росы падают на его лоб и бегут по дуге его стального носа.

Шлеп.

Он с трудом открывает глаза; ржавые веки и ресницы хрустят. В огромных темно-красных зрачках отражается пара серебристых точек. Поначалу ему кажется, что это луна, но при более тщательном изучении становится ясно, что это – белые цветы. Кустик, на котором они распустились, пророс сквозь трещину в бетоне; источником воды для него служат капли, стекающие с носа дракона-лошади.

Дракон-лошадь невольно делает глубокий вдох, словно пытаясь почувствовать аромат цветов, но ничего не происходит – ведь он в конце концов сделан не из плоти и крови, и никогда не чувствовал запахов. Воздух врывается в его ноздри, громко свистит в узких зазорах между деталями. Дракон-лошадь ощущает легкое жужжание во всем теле, словно каждая из сотен его чешуек вибрирует с особой частотой. Поэтому он чихает, и из его ноздрей вырываются два столба белого тумана. Белые цветы дрожат в тумане, с полупрозрачных лепестков падают капли росы.

Дракон-лошадь медленно открывает глаза полностью и поднимает голову, чтобы осмотреть мир.

Мир – опустошенный, безлюдный – раньше был совсем другим. Дракон-лошадь помнит, что когда-то стоял посреди ярко освещенного зала, качал головой и размахивал хвостом, приветствуя китайцев и иностранных гостей. Люди вопили от восхищения и удивленно ахали. Он помнит, что по вечерам, когда огни в музее уже гасли, в его сны вторгался шепот иностранцев, оставшихся в зале после закрытия.

Теперь зал разрушен; стены покосились, в трещинах и швах выросли ползучие растения, листья которых шелестят на ветру. Увитые плющом деревья пробили дыры в стеклянной крыше. Капли росы, омытые лунным светом, капают – шлеп-шлеп – словно жемчужины на нефритовое блюдо.