Гормоны ярились. Во мне, то есть. И как раз в то время, когда я бывал безнадежно, без памяти влюблен и с трудом скрывал это, она выговаривала нечто вроде такого: «Ты мне нравишься как друг, Рубен. У нас такая славная дружба. Давай не портить ее». Славные женщины (в большинстве своем), так что мне приходилось считать, что они просто не представляли себе, насколько были жестоки. Ведь сиди хотя бы в одной из них чудовище, способное нарочно бить так подло, думаю, я бы это понял.

Короче, в тот вечер мы с Лу пивком баловались. Я тогда еще даже не знал, что он гей. Я рассказывал ему про себя, из того, что полегче, из давнего прошлого, менее болезненное. То, над чем можно и посмеяться немного, поскольку те самые «грядущие года» уже отгремели.

— Ты понятия не имеешь, что значит чувствовать такое, — говорил я, не сознавая, кому я это говорю. — Никто не понимает. Проникнуться до глубины чувств к кому-то и узнать, что им твои чувства совершенно отвратительны.

И Лу засмеялся, заказал еще по пиву и рассказал мне про себя самого. Вот тогда я и узнал. И понял к тому же, что ему известно, как чувствовать такое.

— С чего тебя на нормальных-то ребят тянет? — спросил я.

Лу плечами пожал.

— Не знаю. Просто их до чертовой матери больше вокруг.

Я надолго замолк, а потом сказал:

— Лу. Ты ж меня не имел в виду, а? Ты ж не к тому речь вел, будто ко мне теми самыми чувствами проникся?

Не то, чтобы мне стало бы мерзко, если так оно и было (дружить бы с ним я, разумеется, перестал), но мне нужно было знать, быть уверенным, что я не бесчувствен, сам того не понимая.

— Черт, Руб, нет, — ответил он. — Ты, на мой вкус, несколько безобразен. По-моему, мы должны просто оставаться друзьями.

— Что ж, отлично. Иное было бы совершенно отвратительно.

Мы тогда выдавили из себя смех, и переливы его смеха звучали до того забавно и глупо, что понуждали меня хохотать только для того, чтобы услышать их. Я пытался остановиться, но, когда я уже взял себя в руки, Лу вновь залился и мы расхохотались с ним по-новой.

А потом вдруг посерьезнели, как-то так — разом, на меня навалилась такая усталость, какой я в жизни не испытывал, захотелось пойти домой. Словно бы ни с того, ни с сего я осознал: ни черта в этом нет смешного.

* * *

Тем бы все и закончилось тихо-мирно, если бы вечером следующего четверга он не столкнулся с ней на рынке. Просто встал в длинную очередь в кассу со своим мороженым, с упаковками полуфабрикатов для ужина на скорую руку и вдруг обнаружил, что смотрит ей в затылок.

Рубену казалось, будто можно тихо смотреть кому-то в затылок, оставаясь незамеченным, но он оказался явно неправ, поскольку Арлин тут же обернулась.

— А-а, вы, — произнесла она. И все. Снова отвернулась, и оба они томились в мучительном молчании, завороженно следя за простыми движениями Терри и Мэтта, которые проводили товары через кассу и паковали их.

На выходе из магазина она мимолетно глянула на Рубена через плечо.

Потом вышла, и он вздохнул глубоко, как человек, выбравшийся на свободу из могилы, избавившийся от неминучей опасности.

Он увидел ее на стоянке: поджидала, опершись о его машину.

— Знаете, в чем ваш недостаток? — спросила.

Спросила прежняя Арлин, и у Рубена на душе стало легче от ее возвращения, той маленькой шаровой молнии негодования, всегда готовой дать ему нагоняй то за одно, то за другое.

— Нет. Не знаю. В чем мой недостаток?

— В том ваш недостаток, что вы очень уж торопитесь думать, будто никому не нужны, вы никому даже возможности такой не оставляете. Я не успела бы вас отвергнуть, если б попыталась. Вы для меня слишком быстры.

— Благодарю вас, Арлин. Очень познавательно.

Он пошел к водительской дверце, и она, как он и рассчитывал, отстранилась от машины, уступила ему дорогу. Рубен положил купленное на пассажирское сидение, сел за руль и захлопнул дверцу. Только Арлин не ушла. Она стояла возле его окна, пока заводился движок, и, прежде чем Рубен успел отъехать, постучала в стекло.

Он наполовину приоткрыл окно.

— Так что, — выговорила она. — Вам угодно пойти на свидание или как?

— И да, и нет.

— Это что еще, черти веселые, за ответ?

— Честный. Что вам угодно, чтобы я сказал?

— Мне угодно, чтоб вы сказали: «Арлин, в воскресенье вечером я ничем не занят. Может, сходим с вами в кино?» — или еще что.

Рубен вздохнул. Поставил «фольксваген» на скорость, снова заглушил двигатель.

— Арлин, не хотели бы вы пойти в кино в воскресенье?

Он этого не хотел, но получилось так, что слова прозвучали раздраженно, как у малого ребенка, которого заставили попросить прощения, когда он ничуть не чувствовал себя виноватым.

— Да, хотела бы. Только об заклад бьюсь, я еще пожалею, что эту кашу заварила.

— Я тоже на это пару долларов поставлю, — пробурчал Рубен, только он уже полквартала проехал, прежде чем произнес эти слова.

Лоретта сидела у Арлин на кухне, пила кофе и смахивала со лба уйму густых белокурых волос. Арлин прикинула: будь у нее такая же копна, она бы тоже дурачилась с волосами почем зря, только у нее таких никогда не будет, к тому же, пусть и легко стать такой блондинкой, как Лоретта, но она предпочитала то, что ей природой отпущено.

— Я говорила тебе, что он черный? — спросила Арлин.

— Нет, — отозвалась Лоретта.

— А-а. Так он черный.

— И что?

— Не знаю. Просто к слову пришлось.

— Тебя это трогает?

— Не знаю. К слову пришлось, вот и все. Ну, про лицо-то его я тебе говорила.

— Я уж со счету сбилась, сколько раз. Тебя это напрягает.

— Да нет. Не очень-то. Поначалу, может.

— За дурочку меня держишь?

— Время прошло, я вроде бы как к нему привыкла. Больше как-то и не думаю об этом.

— Ну, а как, когда вы, так сказать, сближаетесь? Тебя тогда это напрягает?

Арлин вскочила со стула, метнулась к раковине и принялась мыть чашку, которая все еще была наполовину полна кофе, дожидавшегося, когда его выпьют. Выговорила через плечо:

— Знаешь. Скажу тебе по-честному, по правде. До такой близости у нас еще не доходило.

— А как, когда он тебя целует? — Лоретта терпеливо ожидала ответа, Арлин даже удивилась, как долго пришлось ждать, пока подруге надоест. — Ты ж не будешь говорить, что ни разу его не целовала?

— Не буду говорить?

— Ты с ним гуляла четыре раза. Не думаешь, что рано или поздно это начнет угрызать его чувства?