И, если еще раз придется орать, чтобы ее расслышали в этом гаме, если еще разок придется просить, чтоб еще раз проорали заказ, только чтоб расслышать его ничуть не лучше, чем до того, ну, тогда она просто не знает, что сделает. Хотелось бы самой знать, что она сделает, только на самом-то деле — ничего не поделаешь.

Годы назад, тогда еще может быть. «Возможности» не таким уж бесполезным словцом было. А теперь есть мальчик, о нем думать надо. Убить себя, убить кого-то, рявкнуть боссу, чтоб катился подальше, — всего этого в ее меню уже много лет нет, может и навсегда ушло. Все ж, ей бы и одной работы хватило, если бы не этот чертов грузовик.

А потом она лопухнулась с заказом для девятого столика. «Бад», «Курз»[17], какая им к черту разница, этому сборищу нерях, слишком пьяных, чтобы вкус-то почувствовать?

Она спряталась за спину Мэгги, сказав, что, подходящее на то время или нет, но у нее перерыв на пять минут. Ей жутко не нравилось работать с Мэгги, по сути, милой девушкой, всегда готовой помочь и приветливой, потому как Мэгги была здоровенной, неуклюжей дылдой с потешной фигурой, ее никому не хотелось ущипнуть, и на долю Арлин доставалось больше вольностей, от которых ей приходилось чаще увертываться и отбиваться.

Звонила она из кухни, ошарашивающей магистрали со снующими туда-сюда телами, обычно одними и теми же немногочисленными телами, ни одному из которых (не то что ей!), казалось, и дела не было до мерцающего жара над плитой или запаха шкворчащего масла.

Тревор ответил после четвертого звонка, еще немного, и у нее сердце остановилось бы.

— Милый, с тобой все в порядке?

— Конечно, мам. Со мной всегда все в порядке.

— Ты уже спал?

— Нет еще. Но через минуту лягу. Я книгу читал про Вторую мировую войну.

— Тревор, я так виновата. Я говорю, я очень, очень виновата. Я говорю, мне так стыдно, что я ударила тебя, просто выразить не могу. — Арлин примолкла, надеясь, что что-нибудь, что угодно, избавит ее от обязанности продолжать. — Я что угодно сделаю, чтобы загладить это. Все что угодно.

— Ну-у.

— Что угодно.

— Думаю, на такое ты не пойдешь.

— Что угодно.

— Отвезешь меня Джерри навестить?

«Ого! Только и всего-то, а?» Вас, спросила она тогда Джерри, не тошнит от таких моментов, когда появляется ощущение, будто все мы одни и те же? Нет, Джерри они нравились. Очевидно, на Арлин накатывал один из таких тошнотворных моментов. Того рода, когда ты видишь человека, который гнусно тебя кинул, по-настоящему все с грязью смешал — и вот ты ему прямо на глаза попалась. А ты только и видишь, что ту же самую горечь и напряг, какие тебе самой известны, и незачем объяснять, как мог человек с благими намерениями натворить всю эту гнусь.

Вот так как-то Рики заявился после того, как с женой своей, Шерил, помирился, поступок отвратительный, мерзкий, а на вид — тот же самый мужик, только чуть больше усталый, чуть больше озабоченный и пришибленный.

— Ты хоть знаешь, где он?

— Сможем выяснить.

— Ладно. Ладно, отвезу, но сейчас я должна на работу вернуться, Тревор. Будь хорошим мальчиком. Почисти зубы.

— Мам.

И Арлин быстренько дала отбой, избавляя себя от признания в том, что обращается с сыном как с трехлетним малышом всякий раз, когда оставляет его одного на ночь.

Кухонная дверь распахнулась под ударом ее плеча, открыв ей путь туда, где громче громкого пел Рэнди Трэвис[18] и где столбом стоял запах пива и потных мужиков. Слишком долгие часы, слишком куцая зарплата. Никакой возможности выспаться. «Только продержись до трех, Арлин!» А потом, следуя зову мудрости, постарайся не замечать, как уходит этот невозможный мир, а когда и если он и впрямь наступит, то принесет с собой одно только завтра, еще один рабочий день. Еще один день без пива.

* * *

У женщины в приемной окружной тюрьмы накрашенные кроваво-красным лаком ногти были до того длинными, что по клавишам она стучала карандашом с ластиком на конце. Сидела она нога на ногу, в коротенькой юбке в обтяг, жевала свою жвачку в такт клацающим звукам клавиш. Арлин это раздражало, и она покрепче вцепилась пальцами Тревору в плечо.

— Имя?

— Арлин Маккинни.

— И вы здесь для свидания с…

— Джерри Бускони.

— Могу я взглянуть на документ, удостоверяющий вашу личность?

Арлин сунула через стойку водительские права, что сделала с отвращением, потому как на фото она выглядела просто жуть. Вообще-то ей казалось, что женщина, может, и ухмыльнется на ее счет, хотя она понимала: наверное, воображение у нее малость разыгралось.

— Ожидайте там, — произнесла женщина, возвращая права и указывая одним из своих потрясающих ногтей.

Казалось бы, вполне простая просьба. Пока Арлин не испробовала. И выяснила, что ей с Тревором предстоит ожидать не в одиночку, как она себе воображала, а в комнате, где было полно чумазых детей, какой-то старик храпел, разинув рот, сидели женщины с браслетами (настоящими и татуированными) на лодыжках, прокуренными до черноты зубами и глазами, застланными кровавой мглой утраченных иллюзий. Были и стеснительные женщины, уставившиеся в пол, будто в ожидании, что их побьют, с назойливыми малышами и сопливыми младенцами.

И без свободных стульев. Только ничего другого не было предложено, вот и стояли они с Тревором в углу. Арлин вцепилась сыну в рукав, терзаясь от мысли, что все эти люди подумают, будто Джерри ее муж, а если так, то с чего бы это ей так уж и противиться тому, что подумают.

Прошло десять минут, и каждая воспринималась как целый день, потом их впустили в помещение, где стоял длинный стол с длинным рядом стульев, перегородками из плексигласа и телефонами. Прямо как в кино. Мужчины в оранжевых одеяниях занимали противоположную сторону, брали телефонные трубки, а женщины плакали, прижимали ладони к стеклу — прямо как в кино.

Еще несколько томительно долгих минут.

Никаких новых заключенных, никакого Джерри, только еще больше ожидания, еще больше тисканья руки Тревора, может, так сильно, что и до боли.

За перегородкой появился надзиратель, протискивавшийся позади ряда заключенных (все, к горькому сожалению Арлин, казались на одно лицо, ей такое знакомое). Она подалась вперед и постучала по стеклу, охранник в форме взял телефонную трубку:

— Нелады?

— Что стряслось с Джерри Бускони?

— Он не выходит.

— Что вы хотите этим сказать — «не выходит»? Мы с сыном приехали сюда черт-те откуда навестить его.