— Не деретесь? Я имею в виду — ты в школе как с пацанами?

— Ну, вначале как всегда. А потом… Ну, в общем, я и не дрался особо, но потом он упал, и у него пена пошла.

— Кто, куда? — Вадим оторвался от инструкции. — Ты о чем?

— Так получилось. Там в старшем классе был один такой, он самый крутой в школе был… — Мальчик говорил немногословно, сдерживаясь, но было понятно, что ему хочется поделиться с отцом, но стесняется.

— В старшем — это в каком? — Малахов отложил в сторону модель и сел напротив сына для серьезного разговора.

— В… — Андрей замялся, — в десятом.

— Ты подрался с десятиклассником? Ты шутишь?

— Да нет. — Сын замялся опять, и у него на глаза навернулись слезы. — Это придурок, его все Боцманом зовут, он крутой, рисовать умеет и пьет вино на перемене, его все боялись. И ему кто-то сказал, что я был в Зоне. Я не знаю, кто. Я никому, я же тебе обещал! Ну вот он после уроков и… Ну, они меня на задний двор привели и говорят, ты такой крутой, докажи. И Боцман тоже, вышел вперед, сам с сигаретой, и говорит, ну, ударь меня, ударь, раз ты такой крутяк и в Зоне был. Ударь меня! А я не хотел драться. А он говорит, да ты меня и тронуть побоишься, шкет. Он меня шкетом обозвал. И еще нехорошим словом.

— Каким? — Вадим непроизвольно смял инструкцию в кулаке.

— Папа, лучше тебе не знать, — ответил сын. — Он и говорит опять — попробуй меня тронь. Я его и тронул пальцем.

— И?

— Он сразу заорал: «Ой, убивают, посмотрите, меня сам великий сталкер убил, ой, больно, ой, боюсь!» А потом вдруг позеленел, именно позеленел, мне даже страшно стало, упал и забился на земле в судорогах. Все думали, что это типа шутка такая. Но я знал, что он сейчас умрет. Я ему помог подняться и похлопал по спине, не знаю почему. Он в себя пришел и убежал. Он, наверное, стеснялся, потому что… обделался… и уписался. Но никто ничего не понял. Только уже неделю его в школе нет… Но он и раньше ходил редко.

— Ты осторожней, сын, ты же… — Малахов помрачнел, понимая, что Зона не отпускает ни его, ни его сына.

— Да я ничего. А что, надо было убежать? — задиристо спросил Андрей.

— Ну… Ладно. Вот смотри, тут написано, что надо соединить деталь 7-16-2 с деталью 3-47-314-бис. Правда, нет ни рисунка деталей, ни… — Вадим развернул инструкцию к модели и стал водить по ней пальцем.

— Папа, а модель где сделана? — В голосе мальчика явно читался подвох.

— Ну, — Малахов совершенно безысходно стал изучать коробку, — во Вьетнаме.

— Тогда я думаю, надо соединять все, что соединяется. По инструкции все равно ничего не поймешь.

Гусенок совершенно уверенно взял в руки две половинки фюзеляжа и, слегка нажав, соединил их.

— Ну вот, уже почти самолет. Папа, а я думал, что самолет сложно строить! Я вот читал, что там есть лонжероны.

Это, видимо, раньше было так, а сейчас… — Вадим еле сдержался, чтобы не сказать «общество потребления». — Вот теперь надо крылья приделать, а тут…

— Ой, — упавшим голосом сказал Андрей. — А крылья только изнутри крепятся, а тут уже защелкнулось… Сейчас расщелкну.

Через пять минут у них на столе лежали живописные обломки треснувшего фюзеляжа и сломанное крыло.

— Но ведь есть же крутой клей «Аттак», — упавшим голосом сказал сын и внезапно переменил тему. — А у нас в классе новенький. У него тоже нет матери.

— Что значит нет матери? Тоже? У тебя есть мама, только она живет в другом городе. У нее своя семья, и она счастлива в этой семье.

— А он у бабушки с дедушкой живет. У него погибли и мать, и отчим, совсем недавно. Вроде нормальный парень, но, в общем, меня с ним посадили, а я не хочу с ним сидеть. Не нравится мне этот Стас. Я как из школы иду, так словно без воздуха сидел целый день. — Мальчик попытался еще раз приладить одну деталь к другой, уже без всякой системы или конкретной цели. — Ой, и это сломалось! Папа, а запчасти к этой модели продаются?

— Так. Во-первых, старайся не вспоминать про Зону, ты ведь знаешь, что половина не поверит, а остальные будут завидовать твоим приключениям, а во-вторых… У меня есть одна знакомая… Ну, сотрудница… подожди.

Малахов пересел к компьютеру и через несколько минут уже распечатывал чертежи, которые переслала Вероника. Настоящий самолет.

— Ух, ты, — только и сказал Гусенок. — Это секретный план самолета?

— Нет, Андрюша, это чертежи настоящей модели. Ну, вернее, не все чертежи, а только общий вид. Там же много деталей и всяких сборочных схем. Потом остальное передадут. Это уже настоящая модель, в которой надо все самому делать. Каждую деталь самому вырезать. У меня есть сотрудница, она когда-то занималась авиамоделизмом. Она обещала помочь тебе построить настоящий самолет. Ну, в смысле, модель. Вот эти чертежи она и прислала.

— А… — как-то безрадостно протянул сын. — По е-мейлу не просто помогать.

— Андрей, — успокоил отец. — Она действительно поможет. Она даже готова приходить иногда и тебя учить всяким хитростям. Но это требует усидчивости и аккуратности.

— Папа, так наш учитель по труду говорит. Когда надо было табуретку делать…

— Но разве это не правда?

— Правда, но вот голос, которым учитель обычно говорит… он скорее всего похож на неправду. Словно обмануть хочет.

— Так, королевы-циолковские, — прервала их бабушка. — Хватит строить прожекты, пошли пить чай. Кстати, Вадим, ты в следующий раз, когда ходишь под окнами с дамой, приглашай ее к нам. А то прямо… Вообще тебе уже сколько лет?

Листер был удачливым сталкером и не менее удачливым бандитом, в основном потому, что умел даже в сложных ситуациях контролировать свои эмоции. Даже самые тяжелые удары судьбы не могли погрузить его в уныние. Прошла пара дней с того момента, как произошла неприятная встреча на шоссе, а он уже успокоился и не вспоминал о ФСБ и странном визитере, убившем его охрану. Листер был уверен — если его не тронули, значит, и не тронут.

Брюлики свой подруге он покупать не стал. Выходить из дома не хотелось, и потому он сказал, чтобы та сама купила себе все, что надо, а у него нет времени на поездки. Эльза особенно не возражала. На самом деле ее, конечно, звали не Эльза, но Листер сказал строго, что всех своих подруг он зовет только «эльзами» и что привычку менять не собирается. Бриллианты, которые Эльза долго выбирала в ювелирном на Тверской, очень ее возбудили. В благодарность она организовала дома романтический ужин при свечах, зная, что вытянуть своего папика в ресторан не удастся.

Листер спокойно сидел в глубоком кожаном кресле и занимался любимым делом — смотрел на огонь в камине сквозь бокал с виски. Время от времени он покачивал его, чтобы льдинка кружилась в напитке, оставляя за собой тающий след.