Потом наступил момент, которого он ждал.

Он внимательно всматривался в экран, в смятении от вида своего лица, искаженного страхом. Страхом осязаемым, мучительным. На экране он дрожал, глаза были полны слез, судорожные всхлипы мешались с прерывистым дыханием, выталкивая из горла высокие, порой даже пронзительные звуки.

«Я слышу его… Виктория… молитву… он здесь… передо мной…»

Ничего не было. Однако он был уверен, что старик там, рядом с ним. Но на экране он его не слышал и не видел.

«Что подумала Виктория? Я говорю ей о старике, которого не существует. А ведь она мне поверила. Она, наверно, плакала, страдала за того, кого любила и кто оказался больным, одержимым галлюцинациями».

Его путь был тупиковым. Он наивно надеялся, что старик с его печальной молитвой записался на кассете. Но на экране он видел теперь только спящего человека.

До этого он пытался извлечь из своей истории какие-то очевидные зацепки, чтобы выйти на верный путь. Красную нить, которую он мог бы размотать и добраться до сути своего кошмара. И он нашел одну. Это было скорее наитие, чем логический факт, но на ней сосредоточилась вся его воля. Ничего из того, что он увидел, не подтверждало его идеи.

Он уже собирался вынуть кассету, как вдруг увидел, что его голова на экране медленно перекатилась набок. Это могло быть просто движение во сне. Но через несколько секунд голова перекатилась на другую сторону. Потом снова. Еще раз и еще, быстрее. Движение стало ритмичным. И тут Жереми услышал тихий голос. Он прибавил звук, но слов не разобрал, лишь глухое бормотание. Его голова на экране моталась из стороны в сторону, лицо исказила гримаса. Жуткая гримаса! Она выражала страдание. Жестокое страдание. Бормотание стало громче, но было все таким же невнятным. В лице не осталось ничего человеческого. И вдруг изо рта вырвался крик: «Нет! Боже мой, нет!» Мучительный, страшный крик; он не узнал своего голоса. Потом лицо его обмякло.

Жереми сидел, будто загипнотизированный увиденным. Это был его крик, и он ощутил то страдание. Конкретного воспоминания о нем у него не было, но эта боль отозвалась в нем. Он не увидел ничего значимого. Это мог быть просто кошмар больного человека. И все же теперь он был убежден, что его догадка верна.

В кабинку с раздраженным видом заглянул продавец:

— Это вы так кричали? В магазине, знаете ли, покупатели! Вы закончили?

Жереми встал и вышел, не сказав ни слова, чем немало озадачил продавца.

Он остановился на тротуаре, наблюдая за кипевшей вокруг в этот предвечерний час жизнью.

Куда пойти? С чего начать? Ему нужно было подумать, требовалась передышка. Он направился в кафе.

Хозяин покачал головой, явно ему не обрадовавшись.

— Что вам подать? — спросил он.

— Воды с мятным сиропом.

Хозяин бара помедлил, потом, вздохнув, удалился.

— Не купимся. Это тот еще типчик.

За столиком справа на него печально смотрела женщина. У нее были обесцвеченные волосы, темные глаза под полуопущенными веками; полные приоткрытые губы обнажали пожелтевшие от табака зубы. Она и сейчас держала сигарету в подрагивающих пальцах, поднося ее ко рту, глубоко затягивалась и нервно выдыхала дым.

Все в ней выражало отрешенность, как будто она давно бросила бороться с разочарованиями, с возрастом. Жереми улыбнулся ей.

— Вы кого-то ждете? — спросила она.

Он не нашелся что ответить.

— Я тут видела, как вы получили пакет, как читали письмо. Плакали. Нечасто мне случалось видеть, как плачут мужчины. Меня они заставляли плакать. Раньше. Когда я их еще интересовала.

Ей было около сорока, но выглядела она лет на десять старше.

— Это от моей жены. Она не хочет со мной говорить, не хочет меня видеть, — услышал свой ответ Жереми.

— А! Что же это за женщина? Из тех, что заставляют мужчин плакать? Вы так ее любите?

Не дожидаясь ответа, она продолжала:

— Да, вы ее любите, а она отвергает вашу любовь. Вот дура-то! Если бы она знала, какое это счастье, когда тебя так любят! Это она прислала вам тот пакет?

— Да.

— Я слышала, как вы ругались с таксистом, чтобы он дал вам адрес отправителя. Зря вы на него наехали. Только разозлили.

Она посмотрела на него, хмуря брови и нервно затягиваясь сигаретой.

— Вы бы хотели заполучить этот адрес?

Жереми взглянул на нее с надеждой:

— Что вы собираетесь сделать?

— Есть у меня мыслишка.

— А… почему вы…

— Почему? Сама не знаю. Может, чтобы поучаствовать в любовной истории, хоть она и не моя. Именно потому, что не моя. Или, проще, чтобы вы угостили меня бокалом шампанского. Сил моих больше нет напиваться кислятиной.

— Согласен.

— Ладно, я ничего не обещаю. Дайте мне ваш телефон.

Жереми повиновался.

— Такси стояло перед баром, а у меня очень хорошая зрительная память, — сказала она, набирая номер. — Да и вообще, номера такси легко запомнить. Как зовут вашу жену?

— Виктория. Виктория Делег. — Подумав пару секунд, он добавил: — Или Виктория Казан.

Женщина удивленно подняла голову.

— Ну, я не знаю, назвала она мою фамилию или свою девичью, — объяснил Жереми.

— Вот, дозвонилась.

Женщина откашлялась.

— Здравствуйте, это мадам Делег-Казан, — начала она на диво уверенно. — Я звонила несколько часов назад, чтобы послать пакет в «Бистро Вер», улица Арман-Каррель, двенадцать, в девятнадцатом округе. Да, его получили, все в порядке. Но мне нужно послать еще один пакет туда же. Можете прислать мне машину? Прекрасно. Да, постойте! Когда шофер приехал за пакетом, он остановился за несколько домов от меня. Мне пришлось выйти и звать его. Вы можете проверить адрес? Как вы говорите? Улица Менильмонтан, двадцать шесть, двадцатый округ? Да, адрес тот самый. Наверно, шофер перепутал.

Она подмигнула Жереми, медленно повторив адрес, и продолжала:

— Прекрасно. Когда вы сможете заехать? Через полчаса? Нет, это слишком поздно. Ну ладно. Я, возможно, позвоню вам завтра с другим поручением. Спасибо. До свидания.

— Спасибо! — от души поблагодарил Жереми. — Большое спасибо! Вы просто гениальны!

— Мне всегда хорошо удавались такие вещи, — кивнула она.

— Как мне вас отблагодарить?

— Бокал шампанского. Такой был уговор.

Жереми встал и протянул ей руку:

— Вы как добрая фея, из тех, что появляются в сказках, когда все из рук вон плохо.

Она рассмеялась:

— Я похожа на фею?