Щелчок – и ствол заряженного ружья был закрыт. Восстановив прежнюю форму, оружие вновь засверкало любовно начищенными деталями. Это было простое, ничем не украшенное ружье неизвестного производства, но когда-то оно принадлежало отцу Лангерье, а за этим месье числилось около полусотни оленей и двух десятков волков. Уже много лет это оружие хранилось в собранном состоянии, и будь Лангерье на самом деле выжившим из ума старичком, он бы давно применил ружье для охоты.

Но отнюдь не на дичь.

– Не надо! – взмолилась его несчастная супруга. – Не искушайте судьбу! Успокойтесь!

Видя разгорающееся бешенство Лангерье, женщина забыла о главном: мольбы и причитания ее в этом доме уже много лет – с тех пор, когда она встала на защиту Брийера, – не имели никакого веса. Охая, Эдит Надаш дрожащими руками опустила поднос на стол; приборы предательски зазвенели, а из молочника пролилась пара капель молока.

Отставной следователь неспешно спустился со второго этажа в гостиную и, едва только заприметил молодого детектива, навел на него дуло.

Кавиз Брийер ожидал любого ухищрения, кроме этого, и потому остолбенел. Но уже через секунду руки его взмыли вверх, а взгляд наполнился сожалением.

Старания молодого детектива, однако, не произвели на Лангерье должного впечатления, а если сказать выразительнее, вообще не произвели никакого впечатления. Презрительно хмыкнув, он лишь точнее взял Брийера на прицел.

Но гость не спешил уходить, поэтому Лангерье пришлось мягко намекнуть:

– Прочь отсюда.

Кавиз молчал, продолжая стоять в смиренной позе. Он опустил глаза и на всякий случай медленно выложил одной рукой револьвер из своей кобуры на журнальный столик.

– О-ох! – снова воскликнула Эдит Надаш из-за спины супруга. Она бесполезно хлопала руками по платью и в этот момент напоминала бестолковую гусыню.

Лангерье Надаш угрожающе взирал на незваного гостя. Одно то, что этот шелудивый щенок до сих пор дышал, доставляло ему ужасные моральные неудобства.

– Кто-то из нас клялся-божился, что в жизни не переступит порог этого дома, – заговорил старик, цедя каждое слово, – и мне кажется, это был не я. Но скажи вот еще что: почему я вообще утруждаю себя разговором с тобой?

– Потому что мне не обойтись без вашего совета.

– Ах, совета! Знаешь, что я тебе посоветую?

Месье Надаш прицелился и выстрелил в вазу, стоявшую на столике близ Кавиза. Злополучная посудина эта, слишком вычурная и слишком старая, никогда ему не нравилась, и старик с удовлетворением смотрел, как осколки ее беспорядочно разлетелись по фарогнейскому ковру.

В домах напротив залаяли собаки, взволнованные соседи стали выглядывать из окон. Молодой детектив подскочил и попятился.

– Проваливай, – добавил старик, перезаряжая двустволку.

– Успокойтесь, Лангерье! Успокойтесь! – причитала супруга Надаш, совершенно забывшись.

– Послушайте! – взмолился Кавиз Брийер, опасаясь пошевелиться слишком резко. – Прошу вас! Мне некого больше просить о помощи!

Лангерье издал звук, отдаленно похожий на надменное «кхе».

– Я не знаю, как могу заслужить прощение, – продолжил Брийер, и с каждой новой фразой речь его сбивалась все сильнее и все сильнее ему не хватало дыхания. – Я испробовал много способов и добился лишь вашего презрения – и мне об этом хорошо известно. Да, я виноват, без позволения взяв в жены вашу дочь. Она умерла, потому что я не уберег ее от болезни. Все это ясно для меня как день. Но я попытаюсь объяснить вам, почему вы должны мне помочь…

Бестолковая гусыня суетилась за спиной мужа и теперь раздражала Надаша едва ли не больше, чем сам Брийер. Старик раздраженно шикнул на нее, и та, охая и причитая, скрылась в недрах второго этажа.

– На мою долю выпало решить задачу, которая мне не под силу, – вновь раздался молодой громкий тенор. – Я – неплохой следователь, но стоит в деле появиться магу, и я становлюсь беззащитен, как ребенок! А на кону нынче честь государства…

Настроение Кавиза Брийера не располагало к витиеватым оборотам и расшаркиванию. Даже сейчас, в критический момент, фразы его были просты: он не подбирал слова и не чеканил заготовленную речь. Однако он вынужден был говорить – и говорил много.

И Лангерье Надаш слушал его доводы – правда, большей частью для того, чтобы подольше подержать оружие в руках. Это и послужило погибелью его принципов. Выстрели старик второй раз, Брийер откланялся бы и скрылся в темноте и история эта никогда не получила бы развития. Но Лангерье крепко держал ружье в руках и слушал доводы бывшего зятя.

– Мне лишь нужен ваш совет, – подытожил Кавиз, аккуратно смахнув капельку пота со лба. – Ведь я ничего не знаю о чужеземной магии.

Рука месье Надаша дрогнула.

Хотя старик и продолжал выглядеть так, будто размышлял, какой предмет интерьера ему уничтожить следующим, на душе у него было неспокойно: теперь он сам додумывал причины, почему должен уступить Брийеру. Как бы сильно ни распесочило их прошлое, настоящие магические преступления совершаются крайне редко, а уж с чужеземной магией – и подавно…

В пространстве между гостиной залой и лестницей на второй этаж установилась вяжущая тишина. Даже тяжелые шаги Эдит, вернувшейся с лекарствами и пузырьком нюхательной соли, были неслышны. Но именно женщина оказалась той, кто нарушил безмолвие.

– Примите его, Лангерье, – глухо обронила она.

И впервые за много лет старик прислушался к словам жены. Он опустил ружье, и окружающие облегченно выдохнули: Кавиз Брийер, пожилая дама и осторожно выглядывавший со второго этажа дворецкий. Выдохнул будто бы даже фарогнейский ковер.

– Я поговорю с тобой, – согласился наконец отставной следователь, – но потом ты уберешься и составишь мне удовольствие не видеть тебя до конца моей жизни.

Молодой человек кивнул. Старик Надаш уже догадывался, что требование его не будет исполнено и наполовину, однако был готов простить надувательство в обмен на возможность вновь прикоснуться к неизведанным чарам.

* * *

Если бы Кадван Берм аккуратно вырезал календарь из газеты, которую купил в провинции Эон, положил его к себе в бумажник и по приезде в Этидо стал отмечать проведенные там дни, то 3 ноября 889 года ему впору было бы зачеркнуть шестую цифру. Но газета была выкинута еще до отправления, и Кадван даже не помнил, где именно.

Берм, как посоветовала ему Арлетт Гесе, добрался в Старую столицу на перекладных. Украденную почтовую лошадь, которая, как и все движимое имущество государства, была определенным образом заклеймена, он оставил в Обители. Кадван припрятал и свой пистолет: если бы он и не попался с ним городской полиции, местные дельцы могли запросто отобрать у него столь ценную вещь.

Почтенный город устроил Берму весьма нерадушное приветствие: в Старой столице Кадван оказался одинок, беззащитен, болен и лишен почти всего нажитого имущества. Каждый проведенный в Этидо день стоил денег, а Старая столица была дорогим местом. Из-за морозов и холодной комнаты Берму пришлось купить теплое пальто, но и здесь он опоздал: простуда уже схватила его за горло.