тактической точки зрения, а должен был бы переправляться только там, где при низком уровне воды река оказывается уже указанной выше ширины. При половодье же мост и вовсе был невозможен.

Единственным постоянным мостом во всем вилайете Мосул был построенный при султане Мураде IV[111] в XVII в. через Малый Заб под Алтын-Кёпрю. Из-за его формы, похожей на спину верблюда (похожие мосты я видел в летнем дворце у Ваньшоушань в Пекине и под Мостаром в Югославии)[112], для проезда автомобилей, орудий и груженых повозок он был пригоден лишь при активном содействии этому солдат.

Строительство временных мостов было невозможно из-за дефицита древесины.

По этим причинам Ревандузская группа могла быть переправлена через Тигр и Большой Заб лишь обычными в этом регионе средствами, то есть на келлеках и кайках (род деревянных челнов). Имевшегося материала для кайков было очень мало, постройка их обходилась дорого, а грузоподъемность оставалась невелика. Келлеки вообще невозможно было накопить про запас, ведь их вооружали лишь в случае необходимости, так как в противном случае сдувались бараньи бурдюки (турлумбы). Местная обслуга была ленива и алчна, а пассивное сопротивление давно уже считалось в порядке вещей. Заменить же ее солдатами оказалось, однако, невозможно, ведь они не смогли бы управлять этими судами при имеющемся сильном течении. Переправа Ревандузской группы заняла шесть дней, а общая переброска потребовала вместо двенадцати до восемнадцати дней.

На этом локальном примере я хотел показать, сколь непредвиденные трудности любого рода приходилось учитывать при ведении войны в Месопотамии. Они были куда разнообразнее и непривычнее для европейца, нежели склонны были – без личного знакомства с этой страной – предполагать. Оценить полные масштабы их воздействия, парализующего любое энергичное решение, попросту невозможно, если только сам не работал в этой стране на ответственном посту. Сколь мало были знакомы с местными особыми обстоятельствами сами турки, я смог вполне понять из многочисленных разговоров в Стамбуле с турецкими командирами и офицерами Генштаба. Поэтому вовсе не удивительно, что германские офицеры, не выезжавшие из чарующей округи Стамбула, очень часто приходили к неверным и поверхностным выводам. Да и те офицеры, что основательно были знакомы с Фракией, Малой Азией, Сирией и Палестиной, в этой пустыне, лишенной любых современных вспомогательных средств и находящейся на несравненно более низкой ступени развития, чем прочая азиатская Турция, вынуждены были во многих отношениях переучиваться.

Новый план по отвоеванию Багдада

В феврале 1918 г. – незадолго до отъезда генерала и османского маршала фон Фалькенгайна – на пост прежнего германского главы штаба османского Верховного Главнокомандования генерала Бронзарта фон Шеллендорфа заступил генерал фон Сект[113].

Уже в первой его телеграмме мне вновь упоминалось об отвоевании Багдада. Мир с Россией должен был высвободить крупные силы турок. Они могли быть использованы для наступления в Ираке. Но так как провозоспособность Анатолийской и Багдадской железных дорог с учетом задачи по снабжению войск в Палестине никак не могла покрыть потребности даже слабой 6-й армии в Месопотамии, а улучшить работу магистралей было невозможно, то вновь приданные резервы должны были бы поэтому базироваться на Евфрат и Тигр в качестве главных тыловых коммуникаций. Генерал фон Сект просил меня поразмыслить над этой проблемой и сделать ему предварительные предложения относительно осени 1918 г.

А я тем временем заболел в Мосуле эндемичной для этих мест глазной болезнью Коха-Уикса[114], затем тяжелым амёбным кишечным расстройством, так что нуждался в поправке здоровья. Поэтому с наступлением жары в июне 1918 г., которая прекратила все операции, я попросил об отпуске в Германию, который был мне предоставлен.

Когда в сопровождении моего переводчика с арабского, известного археолога и ученика Кольдевея доктора Юлиуса Йордана[115] я ехал на автомобиле из Мосула в Нисибин по пустыне, которая по ночам озарялась светом степных пожаров, а днями напролет сбивала с толку миражами отблесков водной глади, я и не подозревал, что в последний раз наблюдаю эту великолепную игру пустынных ландшафтов, прежде всего несравненного звездного неба. В Нисибине, куда между тем была доведена железная дорога, мы сели в товарный состав, где разложили наши походные кровати и смогли насладиться удобной семидневной поездкой в Хайдар-паша, вокзал на азиатской стороне Константинополя.

После разнообразных приключений – на одной из станций нам сутки не давали локомотив – мы с попутчиками прибыли к конечному пункту, на местном сборном пункте для германских офицеров и солдат висела табличка «Закрыто!». Над Босфором высились светлые силуэты празднично подсвеченных во время рамадана мечетей Стамбула. А вот запрошенной по телеграфу лодки не было. Все служебные бюро были закрыты, но все же мне удалось – в конце концов и Константинополя должна была касаться военная обстановка – добиться к телефону унтер-офицера, который отправил нам паровой катер флотского ведомства. Вновь остановились, когда запуталась спиралью цепь для швартовых. Да и на мосту в Стамбуле нам пришлось долго ждать, пока, наконец, не подъехал вызванный по телефону автомобиль, который доставил нас и наш багаж в Пера. В указанном нам отеле – хотя я несколько раз пытался добиться этого от портье – никаких сведений о германской комендатуре не дали. Единственную оказавшуюся случайно свободную комнату я занял для нас с Йорданом, а моего турецкого переводчика Мемдуха-бея хотел разместить там на диване. Унтер-офицер, однако, отказался, сославшись на приказ коменданта города, который запрещал селить турок в отель. Я же настаивал на своем, ведь под напором и железо лопается, и в чрезвычайных случаях нельзя просто систематически следовать инструкциям. А я ни в коем случае не мог просто оставить на улице своего боевого товарища, учившегося в Марбурге.

В соседнем отеле, который нам рекомендовали для возможного ужина, как раз при нашем появлении выходили из казино пара офицеров в весьма приподнятом настроении. Один из них позднее и оказался комендантом города, чего я, к сожалению, знать не мог. Усталые, мучимые голодом и жаждой мы попросили немного еды и бодрящего напитка. Но, так как только что пробило десять часов, то и в этом ординарец нам отказал. С трудом и кое-как нам все же вынесли хотя бы стакан пива.

И вдруг передо мной откуда ни возьмись вырос самого вальяжного вида какой-то парень, одетый не по форме, который оказался «личным секретарем» коменданта города, известного берлинского банкира. В самом высокомерном тоне он дал мне понять, что «Ваш турок», – а Мемдух сидел рядом со мной и понимал каждое слово, – несмотря на мой приказ, не будет размещен в отеле.

Я попросил о разговоре с городским