При первой же их встрече в Пасхальную ночь она смотрит на Крабата так, как будто ждала его всю жизнь.

«Она обмакнула краешек шали в кувшин с водой и молча, не торопясь, словно делала это всю жизнь, стерла со лба Крабата магический знак.

Крабат почувствовал себя так, будто с него смыли позорное клеймо. Как хорошо, что она есть на свете и стоит тут рядом и смотрит ему в глаза!»

Перед любовью чистой девушки отступает зло, магический знак (помните, что означает этот ритуал?) смывается, и Крабат, пусть пока только на короткое время, освобождается от власти Мастера.

Любовь к Певунье открывает перед Крабатом красоту мира, теперь для него даже на мельнице (а где найти место мрачнее?) – «мир вокруг с каждым днем все светлее».

Певунья соглашается на просьбу Крабата идти к Мастеру просто и искренне, как живет (а ведь она может погибнуть): «Моя жизнь мне не дороже твоей. Когда мне прийти к Мельнику?» Но зло не хочет отдавать своей добычи. И хозяин предлагает Крабату стать его преемником на мельнице, с тем чтобы потом сделаться богачом и вельможей и жить в свое полное удовольствие. Даже очередную жертву Мельник предлагает Крабату выбрать вместе. «Пусть это будет тот, кого не жалко. Лышко, к примеру», – говорит он. А ведь Лышко, казалось, и вправду заслуживает смерти: он, единственный среди подмастерьев, лгун, трус, доносчик, готов смеяться над чужим горем. Но не из животного ли страха перед тем, что будет в следующую новогоднюю ночь, он стал таким? Поэтому Лышко заслуживает скорее жалости. Крабат отказывается от этой подлой сделки: «Я, конечно, терпеть его не могу, но тут, на мельнице, он мой товарищ. Не хочу быть виновником его смерти. И соучастником не хочу – это одно и то же». Теперь Крабат должен умереть в Новый год, он – следующая жертва.

Но вот Певунья, в праздничной одежде, с белой лентой в волосах, приходит к Мастеру и требует отдать ей жениха. И дальше героям кажется, что все идет наперекосяк. Вместо того, к чему готовились Крабат и Юро, – другое испытание. Певунья должна узнать жениха с завязанными глазами. Они же думали, что Мастер превратит подмастерьев в воронов и велит спрятать голову под левое крыло, Крабат же, научившийся противостоять воле Хозяина, спрячет ее под правое. Теперь же все его колдовское умение ни к чему – чернокнижием не победить чернокнижия.

Но писатель показывает, что есть сила, перед которой зло бессильно.

«Певунья прошла вдоль ряда раз, другой. Крабат еле стоял на ногах. Он поплатится жизнью и жизнью Певуньи! Никогда еще он не испытывал такого страха:

“Я один виноват в ее смерти! Один только я…”

И тут свершилось!

Певунья, пройдя вдоль ряда в третий раз, протянула руку к Крабату.

– Это он!

– Уверена?

– Да! – сорвав с глаз платок, она приблизилась к Крабату. – Ты свободен!

<…> Крабат не мог слова вымолвить. Он будто окаменел.

Певунья обняла его за плечи, укутала своей шалью, теплой, мягкой.

– Идем, Крабат! – и повела его прочь с мельницы.

– <…> Как же тебе удалось? – спросил он, завидев сквозь редкие деревья огни Шварцхольма*.

– Как ты нашла меня среди всех парней?

– Я почувствовала твой страх… Страх за меня!

Как только они подошли к деревне, посыпал мелкий снег, легкий, мягкий, словно мука из огромного решета».

Настоящее волшебство – то, «которое идет из глубины любящего сердца, когда оно печалится о дорогом человеке», – утверждает писатель. Любовь, которая забывает о себе ради другого, «душу свою полагает за други своя», не может ошибиться. И перед ней бессилен и Мастер со всем его колдовским искусством,

Деревня, недалеко от которой расположена мельница.

и его господин со всеми силами тьмы. Мягкая шаль Певуньи укрывает Крабата от всех страданий, и они вместе идут туда, где идет снег; туда, где у них будет свой дом, своя семья; туда, где мир, созданный Богом для человека, ждет их, туда, где для Крабата и Певуньи начнется новая жизнь… И кто сможет усомниться, что она будет счастливой?..

В сказках О. Пройслера нет ни слова о Боге, но есть полное приятие сотворенного Им мира, вера в высокое предназначение человека, ощущение того, что эта прекрасная жизнь есть отблеск вечности. Сам писатель так говорит о цели своего творчества: «Я хотел бы показать, что такое дружба, что такое любовь, что такое доброжелательность, что безвыходные ситуации не всегда бывают безвыходны, что страхи, которые дети нередко испытывают, при более близком рассмотрении рассеиваются, как дым на ветру. Важно привить детям понимание того, что любая земная жизнь имеет конец, но все-таки есть одна поддержка, которая не растворяется во времени и пространстве, – это любовь Господа, Его доброта, в которую я верю».

Глава 3

Сказки русских писателей XIX–XX вв

Русские сказки XIX века

Лучшие из русских литературных сказок XIX века отличает особая теплота, мягкость, все они стремятся воспитать в маленьких читателях лучшие человеческие качества: честность, отзывчивость, трудолюбие, чувство ответственности за свои поступки.

Замечательны сказки Дмитрия Николаевича Мамина-Сибиряка (1852–1912). Не могут, наверное, оставить детей равнодушными трогательные истории о доброй царевне Горошине («Сказка про славного царя Гороха»), страданиях уточки Серой Шейки («Серая Шейка»). Эти сказки отличает мягкая доверительная интонация. Особенно ярко это видно в «Серой Шейке»: «Да, чудно хорошо было кругом! А бедная Серая Шейка знала только одно, что эта красота – не для нее, и трепетала при одной мысли, что ее полынья вот-вот замерзнет и ей некуда будет деться».

Добрый, ласковый мир детства предстает перед нами в сборнике писателя «Аленушкины сказки». Все истории этой книги («Сказка про храброго Зайца», «Сказочка про Козявочку», «Сказка о том, как жила-была последняя муха» и другие) очень увлекательны для маленьких читателей, пронизаны юмором и волшебным очарованием детства. Недаром заканчивается сборник строчками, по интонации и по смыслу близкими русским колыбельным:

«– Папа, я всех люблю… – шепчет Аленушка. – Я и черных тараканов, папа, люблю…

Закрылся другой глазок, заснуло другое ушко… А около Аленушкиной кроватки зеленеет весело весенняя травка, улыбаются цветочки, – много цветочков: голубые, розовые, желтые, синие, красные. Наклонилась над самой кроваткой зеленая березка и шепчет что-то так ласково-ласково. И солнышко светит, и лесочек желтеет, и зовет к себе Аленушку синяя морская волна…

– Спи, Аленушка! Набирайся силушки… Баю-баю-баю…»

Замечательна и сказка П.П. Ершова (1815–1869) «Конек-Горбунок», близкая народным, которую отличает яркий, колоритный ритм. И добрые сказки В.И. Одоевского (1803–1869)